– Что случилось? – трепеща от предчувствий, спросила она.
– Моя смелая девочка… – вымучил улыбку Элджи. – Теперь я понял, почему ты боялась знакомить меня с отцом…
Анна проводила его до ограды, у которой они долго целовались. Ей не хотелось расставаться с Элджи. Странное, мучительное предчувствие подсказывало ей, что эта встреча с любимым – последняя.
И оно не обмануло Анну – через несколько дней тетка Элджи со слезами сообщила ей, что ее племянник погиб во время пожара в бакалейной лавке. Той, что на углу Уоллинг-стрит…
А еще через полгода она познакомилась с начинающим писателем Майком Брануэллом. А еще через год ее отец Ирвин Марберри покончил с собой, не дожидаясь, пока с ним разделается неизлечимая болезнь…
– Анна! – резкий окрик Майка заставил ее вздрогнуть и обернуться.
В промозглой синей мгле его лицо показалось ей чужим и незнакомым. А может быть, воспоминания об Элджи сделали его таким? Элджи… Лучше ей забыть о нем, пока снова не начались галлюцинации. Зачем подстегивать и без того прогрессирующую болезнь?
– Ты спряталась так, что мы едва тебя нашли! Что ты тут делаешь в такой холод? У тебя уже губы синие. Пойдем в дом, я налью тебе вина, и ты согреешься…
Анна позволила мужу увести себя в дом. Вега и Алан сидели за столом с постными лицами. Наверное, Вега опять наговорила Алану гадостей, равнодушно заметила Анна. Сейчас ее совершенно не волновали эти люди. И даже Майк, который хлопотал возле нее, наполняя тазик горячей водой, а кружку вином.
– Ноги – в воду, – приказал он, и Анна послушно исполнила приказ. Она чувствовала себя, как кукла, с которой играет маленький ребенок. – Не хватало еще, чтобы ты простыла. Такая отвратительная погода, а ты шляешься по саду в шлепках из двух полосок кожи!
– Погода не бывает отвратительной, – покачала головой Анна. – Я тут думала… И пришла к выводу, что у природы, как и у человека, бывает депрессия. Когда небу плохо, оно плачет. Или закатывает истерику – разражается грозой, громом и ливнем… Иначе как же ему, несчастному, выразить свои чувства? Оно ведь не может сдерживать их несколько миллионов лет…
– Ох уж мне эта доморощенная философия, – язвительно вставила Вега. – О чем ты только думаешь? Вечно витаешь в облаках, а потом порешь всякую чушь…
– Зачем так резко, Вега? – вступился за Анну Майк. – Она не виновата в том, что у тебя испортилось настроение.
– Испортилось?! – Браслеты Веги возмущенно звякнули в тон хозяйкиному голосу. – Неудивительно! Я полчаса шаталась по мокрому холодному саду в сопровождении Алана! В поисках неизвестно чего! И Алан, в отличие от тебя, не сделает ванночку для моих озябших ног!
– Не завидуй, – рассмеялся Майк. – Если бы ты относилась к нему, как Анна относится ко мне, наверное, он был бы более галантным кавалером. А, Алан?
Алан промолчал. Он напомнил Анне слона, на которого бросаются собаки, – слишком большого и мудрого, чтобы им отвечать…
– Так что же, вы ничего не нашли? – пришла она на выручку Алану.
– Нет, – покачал головой Майк. – Ничегошеньки. Предлагаю смириться с мыслью, что это был ветер. Или местная собака. Или волки. В общем, что-нибудь в этом духе…
– Или волки, – передразнила его Вега. – Какие мелочи! Только волков в этой дыре не хватало…
– Не бойся, они не шастают по домам, – утешил ее Майк. – Итак, теперь моя очередь рассказывать историю… Если, конечно, вы не передумали играть…
– Не передумали, – ответила за всех Вега. – Чем еще развлечься в такой глуши?..
Она улыбнулась Майку, приглашая его начать историю. Но Анне показалось, что за этой подкрашенной улыбкой кроется нечто большее…
Рассказ Майка
Золотая муза
Я скомкал очередной листок, испещренный черными буквами, и со всей злостью, на которую был способен, запустил им в корзину. Промахнулся. Как обычно. И вместо корзины попал прямо в лоб Энни Макфел, которая как раз входила в комнату.
Энни накалила мои и без того горячие датчики до предельной температуры.
– Твою мать, Энни! Сколько раз я просил тебя не вламываться ко мне, когда я работаю!!!
Скорбное личико Энни скуксилось, как сушеная груша. Но это не помешало ей поднять бумажку, которая только что попала прямо в цель, как стрела долбаного Амура.
– Я только хотела спросить, не нужно ли сделать кофе, – слезливо промяукала она.
– К черту кофе! И уберись из моего кабинета! – взорвался я, позволив себе отыграться на беззащитной Энни. – Считаю до трех. Иначе в твой лоб влетит не бумажка, а нечто более тяжелое.
Энни немедля ретировалась. Да, а кофе все-таки не помешало бы… Я хотел было окликнуть ее, но при одном воспоминании о ее лимонно-кислом лице меня передернуло. Ну его, кофе. Ну ее, Энни. Нам давно уже пора расстаться. Только я почему-то оттягивал этот сладчайший миг. Наверное, потому что Энни, как тапочки, пылесос или кофеварка, была незаменима в быту…
А когда-то она была хорошенькой и такой милой в постели… Мы кувыркались с ней с утра до ночи, и она так забавно морщила носик, когда… Ну… вы сами понимаете, когда. Куда что делось? – с тоской подумал я. Из сексуальной любовницы Энни Макфел превратилась в скучную домработницу, которую я выгоняю из своего кабинета, как назойливую собачонку…
Она говорит, что это я ее довел. Мол, мы, писатели, такой деспотичный народ, что с нами нужно или расставаться – это слово она произносит с особой, мечтательной интонацией, – или терпеть наш скверный нрав, исполняя любую прихоть.
Вот дура! – в сердцах думал я, совершенно не чувствуя себя виноватым за то, что якобы с ней сделал. Было бы больше ума, давно уже бросила бы такого идиота, как я. Нашла бы себе какого-нибудь филистера, который носился бы с ней, как с писаной торбой… С ее фигуркой и аппетитной задницей это бы не составило труда. Но Энни Макфел – настоящая дура, которая все еще верит в то, что любовь – наивысшее счастье на земле…
– Черт с ней, с Энни, – вслух повторил я и углубился в текст.
Не шло. Не шло уже, черт возьми, неделю, а, может быть, и больше. То ли оттого, что я слишком много пил, то ли оттого, что чертова дура Энни притащила кошку, которая каждый божий день орала, будто с нее спускают ее треклятую черную шкуру…
Не знаю почему. Просто не шло. Я готов был расшибить свою башку о стену, готов был в буквальном смысле слова родить очередной роман. Готов был на любое преступление, лишь бы эти противные черные буквы складывались в слова. Но не шло, мать твою. Не шло… Я чувствовал себя идиотом-графоманом, каждый день корпевшим над своим мнимым произведением искусства, который на самом-то деле – всего лишь маленькая кучка… Ну… сами понимаете, чего…
А ведь от меня ждали, черт возьми, того, что я наконец закончу. И мне уже выплатили деньги, которые я потратил с легкомыслием, свойственным сынку какого-нибудь миллионера. Но я не был сынком миллионера. Я был всего лишь писакой дешевых детективов, которые, бог знает почему, читает наша почтенная публика…
