— Ты, Петтер, оригинал, — сказал Юханнес.
Я положил перед ним листы с двадцатью афоризмами, и Юханнес погрузился в чтение. Он исходил завистью.
— Это ты сам придумал? — спросил он. — Или, может, откуда-нибудь списал?
Я поежился. Одна мысль выдать за свое написанное кем-то другим была мне так отвратительна, что я с трудом сдержался. Я не выступал даже с тем, что написал сам.
Мои афоризмы его зацепили, это было видно, но мне предстояла сложная шахматная партия. И провести ее следовало безупречно: первый шаг всегда особенно важен. Я отдавал себе полный отчет в том, что начинаю долгий путь и должен выдержать первое испытание, от которого зависит, даст ли мне это средства к существованию. Если я сейчас провалюсь, начать все заново будет трудно.
Я сказал, что на определенных условиях он может получить эти двадцать афоризмов и опубликовать их под своим именем. От удивления он забыл закрыть рот:
— Что за хреновину ты несешь, Петтер?
Я прочел ему небольшую лекцию. В конце концов он понял, что я и впрямь не хочу быть писателем. Понял, что я болезненно застенчив и мне ненавистна сама мысль о том, чтобы жить как на сцене, в свете софитов, что я лучше всего чувствую себя за кулисами и никогда бы не продал свою анонимность за деньги. Я нашел и другие аргументы в духе времени. Сказал, будто пришел к мысли, что высовываться политически некорректно. Почему бойкая на язык элита должна на голову возвышаться над всеми? Не лучше ли, чтобы все одинаково подчинялись духу коллективной работы на общественных началах? Наплел что-то о пролетариях, низах и, кажется, употребил даже выражения «работяги» и «вкалывать», в то время эти слова считались у нас смачными, по-настоящему крепкими. Кроме того, я напомнил ему о безымянных авторах Средневековья. До сих пор никто не знает, кто был автором «Прорицания вёльвы» или «Песни о Трюме»[21], сказал я. И, честно говоря, Юханнес, какое все это имеет значение?
Он покачал головой. Юханнес был марксист-ленинец[22]. Я поспешил прибавить, что выражаю свое личное мнение, касающееся только меня. Сообщил, что прочитал два его романа и, разумеется, понимаю, как важно, чтобы кто-то взял на себя миссию быть рупором народа, но эта карьера не для меня.
До Юханнеса начало доходить, что еще чуть-чуть — и он выйдет на Студентерлюнден счастливым обладателем двадцати афоризмов. Но нам о многом следовало договориться, и я начал с денежного вопроса. Я посетовал, что остался без средств к существованию и вынужден продать свои афоризмы в надежде выручить по пятьдесят крон за каждый, но ему, по дружбе, уступлю все двадцать за восемьсот крон. Сперва я решил, что хватил лишку. Восемьсот крон в те времена были большие деньги, и для студента и для писателя. Но, похоже, Юханнес отступать не собирался. Все-таки речь шла о двадцати необыкновенно метких изречениях, на то, чтобы их придумать, у меня ушло целое утро. Я сказал, что он, разумеется, может выбрать те, которые ему больше всего по душе, и заплатить поштучно, с другой стороны, жаль их разбивать. Я предпочел бы уступить их все именно ему, мне не хочется отдавать свое авторство разным случайным людям.
— Не беспокойся, — утешил Юханнес. — Я беру все.
Под конец я снова ввернул про свое трудное материальное положение, напомнив ему при этом, что мы все еще живем в капиталистическом обществе, где продукт творчества по-прежнему считается товаром. Художники тоже получают деньги за свои картины, сказал я. Холсты меняют владельца, и художник, естественно, теряет право собственности на произведение, которое он продал. Мне кажется, Юханнесу понравилась эта моя аналогия, подтверждавшая, что в совершенной нами сделке нет ничего ненормального.
— Не исключаю, — сказал он, — что я использую часть этого материала уже в том романе, над которым сейчас работаю…
— Все в порядке, — успокоил я. — И ты заработаешь на нем много денег, но это будет заслуженно. Обычно картины при повторной продаже стоят гораздо больше первоначальной цены. Это называется выгодным капиталовложением.
К счастью, он сам заговорил о наиболее щекотливом моменте нашей сделки. Показав на лежащие перед ним записи, он осведомился:
— Но как я могу быть уверен, что ты не проговоришься, кому на самом деле пришли в голову эти сентенции?
Я сказал, что буду только рад, если афоризмы опубликуют, оставив меня в благословенной безвестности. У меня припасено еще много чего, разные наброски и идеи, и вполне вероятно, что мы поговорим о них как-нибудь в другой раз. Если же я проболтаюсь об афоризмах, которые ему продал, то тем самым лишу себя возможности продать ему что-нибудь еще.
Последнее было очень важно. Требовалось убедить его, что я не собираюсь отдавать свои сюжеты никому, кроме него. Этот пункт был главным условием для создания разветвленной торговой сети с большим количеством клиентов. Каждый должен пребывать в уверенности, что он, или она, мой единственный избранник.
Я верил, что подобная стратегия способна выдержать испытание временем. У писателей не принято хвастаться, что на них работает «негр». Каждому хочется быть оригинальным и внушающим доверие автором.
Можно было не опасаться, что мои клиенты начнут болтать об этом между собой, что сеть порвется, — нить тянулась от меня к каждому отдельному покупателю. А между ними никакой связи не существовало.
Юханнес бросил взгляд по сторонам, потом нагнулся над столом и прошептал:
— Двести крон ты получишь наличными. А на остальные шестьсот я выпишу тебе чек. Согласен?
Я кивнул, радуясь, что получу хоть немного наличных, и не только из-за того, что должен был заплатить за свое пиво. Я сидел и думал, что банки уже закрыты, а вечер еще только начался. Изящным движением балетного танцовщика Юханнес достал две сотни и чековую книжку. Он выписывал чек так медленно и сосредоточенно, как будто заполнял налоговую декларацию, потом подвинул мне чек и деньги, а я сложил страницы и подвинул их Юханнесу. Он опять огляделся по сторонам, но так и не заметил маленького человечка с бамбуковой тростью, который в ту минуту чуть не угодил под ноги официанту.
Юханнес поспешно убрал сложенные страницы в карман пиджака.
— Ну что, пошли? — спросил он.
Но я сказал, что хочу выпить еще пива.
— Спасибо тебе, Петтер, — произнес он перед самым уходом. Потом поднялся и направился к выходу. Заворачивая за угол по пути в гардероб, он прижал руку к груди, очевидно проверяя, действительно ли у него в кармане лежат страницы с золотой каемкой. Я подумал, что мне следует сделать фотокопию чека, прежде чем предъявлять его в банк. Сам не знаю откуда, но у меня появилось чувство, что полезно сохранять некоторые сувениры.
