Гокко сидел, вытянув ноги и привалившись спиной к стене загадочной обители богов. Легкий розоватый свет, исходивший от стен хижины, позволял видеть шагов на пятнадцать перед собой. Неясно, почему, но мальчику не хотелось есть, не было ни страха, ни беспокойства. Наоборот, странное чувство расслабленности, безопасности, уверенности, что все будет в порядке, то и дело ненадолго смыкало его веки. «Наверное, это доброе колдовство белокожих богов», — думал Гокко. Он так уютно чувствовал себя, что жаль было даже засыпать.
И вот внезапно, как бы прямо внутри него, в голове, раздался отчетливый глубокий голос. Каждое услышанное слово маленький индеец запомнил навсегда. Вот они, эти слова:
— Дорогой мальчик! Сейчас твой друг вернется к тебе. Ты увидишь Пиччи невредимым, словно его и не коснулись страшные зубы колдуна. Но искалеченное тело его уже нельзя было вылечить. Поэтому сердце его и разум мы вложили в новое тело, созданное из волшебного материала.
Отныне сила, ловкость и ум Пиччи станут безграничны. Он сможет превращаться в любое живое существо и в неживой предмет, жить сотни лет на земле и под землей, в огне и в воде, говорить на всех языках людей, животных и растений и творить многие чудеса. Доброе сердце поведет его туда, где угнетают беззащитных, мучают невинных, издеваются над слабыми.
И пока существует зло в этом мире, будет жить и драться с ним Пиччи-Нюш — Вечный Воин Справедливости.
Когда-нибудь весь мир станет другим. Впереди много яростных сражений, много крови, горя и слез, но добро обязательно победит: Воцарятся мир и покой, дети и звери будут бесстрашно бродить по солнечным пестрым полянам Земли.
Вышло не совсем так, как ты надеялся, малыш. Пиччи больше не будет прежней обезьянкой, веселой и беззаботной. Видимо, вам придется расстаться теперь. Но лечить по-другому мы не умеем.
Прощай же и будь всегда отважным и добрым, таким, как сейчас.
Голос умолк, и все пропало — розовое сияние, плоская равнина и дом богов на ней. А стало вот что: маленькая хижина Гокко, рассвет и сам мальчик, стоящий у входа. Напротив него на пеньке сидел Пиччи, живой и невредимый, расчесывал передними лапами длинную красноватую шерсть над ушами и весело глядел на друга.
Гокко понял только одно, что друг его, кровный брат и спаситель, сам теперь стал подобен богам. Ноги индейца подогнулись, он хотел упасть ниц, но Пиччи остановил его.
Мягким прыжком, как раньше, он оказался у мальчика на плече, потерся головой об его щеку, заглянул в глаза.
— Гокко, братик мой, ну что ты?! Мы снова вместе теперь, жаль, что так ненадолго. Я спас тебе жизнь, — ты спас мою дважды, я снова в долгу перед тобой. Ты не испугался гнева могущественных богов, рисковал погибнуть из-за глупой обезьянки. У тебя появилась седая прядка в волосах — словно перышко упало с белого попугая. Что это — ты плачешь?
— Ты уходишь, брат мой. — Две влажных дорожки блестели на щеках Гокко. — Ты уходишь, и не будет больше веселых игр, охоты, рыбалки, ничего не будет. Я один теперь.
— Нет, не один, — возразил Пиччи. — Ты сын своего племени и должен жить вместе с ним. Ты возмужаешь, братик, женишься, вырастишь храбрых сыновей и нежных заботливых дочерей, может быть, станешь вождем…
— Почему ты замолчал?! — воскликнул мальчик.
— Очень Барбандурас меня беспокоит, — медленно, как бы извиняясь, проговорил Пиччи.
— Что это — Барбандурас? Твое новое тело?
— Нет, это дальняя земля. Там началась война картофанов с марабуками. Угроза истребления нависла над веселыми трудолюбивыми картофанами. Надо помогать. Не печалься, родной мой, будь счастлив. И помни, если тебя настигнет беда, я появлюсь, где бы ты ни был.
Кончиком пушистого хвоста он ласково потрепал мальчика по носу, прыгнул обратно на пень, и тотчас же взмыла с него вверх гигантская цапля-челноклюв. Птица сделала круг над хижиной, махнула маленькому индейцу крылом и, набирая сумасшедшую высоту, растворилась в воздухе.
Запрокинув голову, Гокко все глядел и глядел в пустое рассветное небо.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ Сестры-спасительницы
Глава первая Принимаю вызов
Печенюшкин окончил свой рассказ, и несколько секунд Лиза молчала.
— А мне жаль Гокко, — сказала она наконец. — Что с ним было дальше? Ты еще расскажешь? Так тебя Печенюшкиным зовут, потому что это значит Пиччи-Нюш — урожайный счастливчик? А я думала, потому что ты печенье любишь.
— Печенье люблю до хвостовой дрожи, — тихо ответил чудесный зверек. — Потому и откликаюсь на прозвище Печенюшкин. Я тебе расскажу, что было дальше с Гокко, но в следующий раз. Чувствую, Алене грозит опасность. Ну-ка!
Он исчез под сиденьем, несколько мгновений возился там и вылез, держа в лапах запыленное блюдце с тускловатыми лазоревыми цветами по краям. Кончиком хвоста Печенюшкин тщательно обтер блюдечко. Лазурь и позолота нестерпимо засияли, и стало понятно, что блюдце это старинное, а возможно, даже и волшебное.
— Шарик есть какой-нибудь? — обернулся он к Лизе.
Та в волнении захлопала себя по карманам, где всегда было натолкано множество ненужных мелочей.
— Нет, наверное, — торопясь, бормотала она. — Эх, если бы портфель мой сюда. Там в глубинах чего только не встретишь! Мама всегда ругается. Вот! Может, это подойдет?
Девочка протянула на ладони большую розовую горошину жевательной резинки.
— Попробуем, — с сомнением проговорил зверек, опуская шарик на блюдечко.
— Сюда же яблочко нужно наливное, волшебное, — поправила начитанная Лиза.
— Съедено, — отрывисто пояснял Печенюшкин, катая шарик по блюдцу. — Спасал на днях Робина Бобина Барабека. Ну, людей он, понятно, не ел, это сказки. Но обжора страшный. А тут решил похудеть, потому как ходить уже не мог, только катиться. На ковре-самолете забрался на гору неприступную. Ковер отпустил, чтоб вниз себе путь отрезать. А с собой оставил три морковки и зонтик. Думал, исхудает, станет легким, как перышко, и с зонтиком, словно с парашютом, вниз спрыгнет. На его счастье, когда он прыгать решился, то зонтик уже открыть не мог, так ослабел. Не то бы расшибся всмятку. Весу-то в нем еще ой-е-ей сколько было. Подоспел я с троллейбусом, снял бедолагу. Внизу лес, болота, посадка сложная, миг не доглядел, он у меня яблочко наливное и сожрал. Хорошо, скатерть-самобранку не нашел — съел бы все, что на ней, вместе со скатертью…
— Гляди! Гляди! — завопила Лиза, тыча пальцем в блюдечко.
Там бежали радужные кольца, расходясь от центра к краям, а сквозь них постепенно проступала живая картинка. На высоком с витой спинкой стуле сидела Алена. Около нее, придвинувшись вплотную, стоял маленький человечек с темными кудрями в сером плаще до пят с откинутым серебряным капюшоном. Он что-то говорил, горячо размахивая руками. Сначала неясно, а потом все более отчетливо, стали слышны звуки его речи.
