У Гольцова было мало шансов раскрыть эту тайну, но, как человек добросовестный, он счел необходимым посетить родителей Димы.
Открыл ему отец — Сергей Иванович. Гольцов узнал его по фотографии, опубликованной в «Столичной молодежи». Человеколюбивым коллегам Белугина как-то и в голову не пришло, что вряд ли известность поможет ему в горе.
— Здравствуйте, я представитель фирмы «Кондор», меня зовут Георгий, — представился Гольцов.
Отец Димы недоверчиво посмотрел на гостя, и Георгий словно увидел себя со стороны: в новой дубленке и норковой шапке, он стоит перед согбенным хозяином квартиры в стареньком трико и великоватой футболке как барин. Гольцову стало неловко, будто он виноват в том, что произошло с этой семьей.
— Слушаю вас, — устало произнес Сергей Иванович.
— Наша фирма оказывает поддержку семьям людей, погибших при исполнении профессионального долга. — Георгий произнес заранее приготовленную фразу. — Ваш сын один из таких людей. Вот мы собрали на первый раз…
Георгий поднял коробку, стоявшую подле ног. В ней лежали деликатесы, которые они с Михальским купили накануне.
— Мы бы хотели обсудить, чем еще могли бы помочь.
— Нам ничего не надо, — поспешно ответил Сергей Иванович.
— Понимаете… Это надо нам самим, — смущенно улыбнулся Гольцов. — Хотим доказать себе, что осталось в душе что-то человеческое. Можно пройти?
В квартире Белугиных было бедно, но чисто. Сергей Иванович жестом предложил гостю кресло, выпущенное, видимо, еще в пятидесятых.
— Будете что-нибудь? — спросила пришедшая с кухни мама Димы.
— Нет, спасибо. — Взгляд Георгия упал на портрет ее сына, висевший на стене. Черно-белый рисунок. — Лучше расскажите, чем мы можем помочь.
— Нам ничего не надо, — со вздохом ответила та.
Белугины сели на зеленый диванчик, обнялись. В их поникших фигурах было что-то нежное и трогательное.
Гольцову показалось, что они похожи на парочку осенних стрекоз, которых он в детстве видел в деревне.
Кончилось теплое лето. И уставшие летуны отдыхают на ржавом колесе сеялки. Греются под солнцем. Но скоро наступит ночь, железо остынет. И стрекозам останется только одно — последний полет.
Разговорить осиротевших Белугиных оказалось не так уж и трудно. Посидели, попили чайку. Посмотрели старые фотографии.
Через час Гольцов знал о Диме многое, включая детские болезни и любимые места отдыха.
— Жаль, что друзей у него не осталось, — вздохнул Георгий. — Было бы интересно с ними поговорить.
— Да, Гену убили, — сказал отец. — А Сережка уехал.
— Так он же вернулся! — встрепенулась мама. — Я его вчера видела. На чердаке. Пьет…
— Странно, почему он к нам не заходит? — удивился Сергей Иванович.
Сергей Розенплац не заходил к родителям своего друга, потому что боялся разбередить их воспоминаниями.
Их дом стоял в рабочем районе Загорска. Двери в подъездах были всегда выбиты. Соседи знали друг о друге все. Развлечений в те времена было немного. Для взрослых водка. Для подростков — голубятня на чердаке. Вот с него-то и гоняла Димина мама пацанов, потому что голуби повсюду гадили.
Их троицу — Гену, Диму и Сережку — во дворе звали близнецами, поскольку они всегда были вместе и от тесного общения действительно стали похожи друг на друга.
Когда ребята выросли, оказалось, что страны, в которой они учились жить, больше не существует. Даже города их не стало. Загорск переименовали в Сергиев Посад, и это не просто смена вывески. Оборонные институты и предприятия вымирали. Ученые переквалифицировались в челночников. Проповедники научного коммунизма подались в семинарии. А Троице-Сергиеву лавру взяли в кольцо кафе и рестораны. В них пили и закусывали после приобщения к святому хлынувшие в город туристы.
Молодежь училась жить по новым правилам.
А вот Сергею не пришлось привыкать к новой России. Он вместе с родителями уехал в Израиль.
На исторической родине его призвали в армию.
Когда он стоял в патруле на окраине Вифлеема, мимо проходил улыбающийся араб в одежде хасида. Сергей попросил его предъявить документы. Прохожий крикнул «Аллах акбар!» и стукнул себя по груди. Раздался страшный грохот.
Взрывная волна сбила Сергея с ног, на него посыпались ошметки человеческого мяса. Что было дальше, рядовой Розенплац помнил смутно. Над ним кричали женщины, раскачивались капельницы.
В госпитале выяснилось, что у Сергея настолько тяжелое ранение, что местные врачи не берутся поставить на ноги. «Помочь могут в Англии, — сказал главврач. — Для лечения вы имеете право получить кредит на пять лет».
Сергей согласился.
В английской больнице он познакомился с хозяйкой цветочного магазина, лечившей какую-то женскую болезнь. Не то чтобы он сильно влюбился, но как-то быстро оказался у алтаря. Ради такого случая он даже превратился в католика, хотя всегда считал себя атеистом.
Кредит он вскоре вернул. Стал жить поживать да добра наживать.
Но на родину его тянуло.
Однажды во дворе обшарпанного панельного дома в рабочем районе Сергиева Посада, привыкшего к «Запорожцам», «копейкам» и ржавым «шестеркам», заехал белый «мерседес». Из него вышел господин в черном костюме от Кардена.
Это был Сергей Розенплац, приехавший погостить.
Три дня он вместе со старыми знакомыми пил на чердаке, пропахшем голубиным пометом, коньяк «Хеннесси», плакал и матерился:
— Англия, блин, что это за страна — выпить не с кем!
На четвертый день в их тесную компанию как-то незаметно втерся странный крендель. В строгом костюме, с серьезным лицом. Он был явно не местным и смахивал на чекиста, приставленного следить за иностранцем.
Поначалу его присутствия никто и не заметил. Но вскоре один из собутыльников поинтересовался:
— Ты кто?
— Георгий, — представился он, разливая коньяк по пластиковым стаканам.
— Жора, осторожней, прольешь, — сказал хмельной Сергей. — Это ж, блин, «Хеннесси», не «Агдам». Бляха-муха, как я измучился в этой гребаной Англии. Вы не представляете, мужики.
— Отчего ж, представляем, — ответил Георгий и рассказал, как в начале девяностых он сам попал из Литвы в Англию. Как работал грузчиком в порту.
— Жора, братуха! — потянулся к нему Сергей. — Дай пять! Ты свой. Ты меня понимаешь. Как я там затрахался.
К полуночи за большинством собутыльников прибежали жены и пинками погнали благоверных к домашнему очагу. Сергей, обнявшись с новым другом Жорой, тоже спустился вниз.
— Ты куда? — спросил Розенплац.
— Домой.
— Где живешь?
