* * *
Проснулся я очень рано, на улице накрапывал дождик. Спал крепко и потому не запомнил, что мне снилось. На сердце было отчего-то легко: наверное, мне все же снилось что-то хорошее. Почему-то страшные, грустные сны всегда запоминаются лучше. Как будто мало им терзать нас ночами — и днем они продолжают крутиться в памяти вновь и вновь, как старый фильм. А хорошие сны запоминаются реже всего, хотя от них делается легко на сердце и мы просыпаемся счастливыми — но вспомнить их не можем.
Я быстро оделся и, зажав под мышкой дедушкин макинтош, тихонько спустился по лестнице. Мне не хотелось завтракать дома, не хотелось видеть Ванга Ю. Чувствовал я себя превосходно. Я двинулся прямо к деловому центру. Кажется, даже посвистывал себе под нос.
В лавке на углу купил сэндвич с тунцом и жасминовый чай, рассудив, что прелесть жизни в портовом городе заключается именно в этом — возможности в любое время купить сэндвич со свежим тунцом. С чего вдруг я об этом задумался, не знаю, но точно помню, что так и было.
В деловом центре меня ждал выгравированный на железной двери лифта Икар. Дедушкина контора в то утро казалась прекрасной, как никогда. «Какой замечательный у меня был дедушка, — сказал я сам себе. — Не такой, как я. Замечательный. Благородный и утонченный».
Я сел за стол и только принялся за сэндвич, запивая его жасминовым чаем, как вдруг в дверь тихонько постучали.
— Входите! — крикнул я. — Дверь открыта, входите, пожалуйста!
— Сидите, сидите, прошу вас! — сказал мой гость, входя. Это был тот самый пожилой и почтенный господин с третьего этажа, который уже заглядывал раньше и всячески восхищался Вангом Ю.
Я вскочил и указал на кресло слева от стола:
— Будьте любезны, присаживайтесь, пожалуйста. — Считаю, что невежливым можно быть лишь тогда, когда ты в дурном расположении духа.
— Удивительно! — сказал он. — Никогда еще вы не приходили в такую рань.
Он был очень худым и старым. Совершенно седые волосы, на руках — четкие бороздки вен, отчего его руки казались почти синими. Наверное, в молодости он был рыжим. Только не спрашивайте, почему это пришло мне в голову. Вот если бы мы с вами пили за одним столом, я бы обязательно спросил и вас тоже: «Вы, наверное, в молодости были рыжим?» Но у этого пожилого господина аристократического вида я, слава богу, не стал спрашивать ничего бестактного. Я лишь глубоко вздохнул и принялся почтительно ждать, когда он заговорит о деле.
— Я зашел к вам, чтобы рассказать тайну Ванга Ю, — начал он. — Наверное, вам будет интересно.
Помню лишь, как я вцепился руками в подлокотники. С такой силой, что назавтра на ладонях проступили синяки.
— Я несколько слукавлю, если скажу, что сам решил все рассказать. Правильнее сказать — мы решили. Мы с Жакобом…
Он умолк, тщательно взвешивая каждое слово. Почтенный пожилой господин весьма разговорчив, язвительно сказал себе я. Надо же — столь почтенный человек, такой изысканный и утонченный, столь осторожный в разговоре, зашел именно для того, чтобы поведать мне тайну Ванга Ю!
— Вчера под вечер я заглянул к Жакобу. Он мой старинный друг, я частенько к нему захаживаю. Очень хороший человек. Отличный букинист.
Я, закусив губы, с трудом сдержал себя, чтобы не воскликнуть: «Именно из-за него со мной случилось все, что случилось, и все, что еще случится!»
— Вы же знаете нас, стариков: слово за слово, вот и договорились до вас. И решили, что вам, наверное, интересна тайна Ванга Ю.
Я не выдержал:
— Вы правы, сударь. В этом городе сумасшедших, где каждый то скрытничает, то болтает обо всем напропалую, тайна Ванга Ю будоражит мое воображение больше всего. — Все это я произнес поспешно, потом запнулся и замолчал.
— Прошу вас, избегайте того, что просто понять, — сказал он. — Это вообще редко заслуживает внимания. К тому же некоторые вещи бывают до того просты, что сбивают с толку людей, способных к размышлениям. Ибо такие люди копают гораздо глубже, чем надо, — тут он умолк ненадолго и, наконец, продолжил. — Будем справедливы к нашему городу, мой юный друг. Согласитесь: это один из прекраснейших и старейших городов мира. Это настоящий лабиринт, наверное, один из древнейших лабиринтов в мире. В молодости, когда я был полон амбиций, совсем как вы теперь, я то и дело повторял себе: «Господи, неужели единственный способ выбраться из этого города — моря, которые его окружают?» Однако этот лабиринт, этот город, который, как вы считаете, сводит вас с ума, — живой. Он живет своей жизнью и поддерживает ее в своих жителях.
Старик ласково улыбнулся. В улыбках женщин и стариков есть что-то беззащитное, располагающее, такое, что делает их правыми во всем.
— Вы правы, — ответил я, глядя перед собой. — Вы правы, сударь.
— Что касается тайны Ванга Ю, — сказал он, — то Ванг Ю был хиджрой.
— Хиджрой?! — воскликнул я.
— Да, вы не ослышались, — кивнул он. — В одиннадцать лет у Ванга Ю умерла мать, и родственники начали плохо обращаться с ним, всячески издеваться и обижать. Он удрал из своей деревни в штате Махараштра и решил сбежать в какой-нибудь крупный город, но вместо того, чтобы пойти в близлежащий Бомбей, подался далеко, очень далеко. После тяжкого пути, полного испытаний, он добрался до Нью-Дели. И в первый же день бедный малыш угодил прямо в лапы к хиджрам. Те встретили его хорошо. Напоили и накормили, даже на карусели покатали. Ночью он проснулся от страшной боли: хиджры окружили его со всех сторон и пытались оскопить, криками приветствуя рождение нового хиджры. Ко всему прочему, это напомнило ему родственников. Ванг Ю был очень впечатлительным ребенком; он так никогда и не сумел забыть ужас той ночи. Три месяца он терпел мучения, но убежать ему никак не удавалось. За это время он научился танцевать и петь, выступал на свадьбах. Дважды Ванг Ю пытался покончить с собой, из-за того, что ему приходится заниматься таким недостойным делом. В конце концов одна пожилая хиджра пожалела паренька и помогла ему бежать. Освободившись, Ванг Ю нашел пристанище там, куда прежде боялся идти, — в Бомбее. Но пережитое было для него таким потрясением, что ваш дедушка нашел его, когда тот умирал на улице от тяжелой болезни. Ваш дедушка выхаживал его много месяцев, сидел ночами у изголовья кровати, когда тому снились кошмары. Чтобы успокоить и развеселить мальчика, он купил мадагаскарского ворона и обучил птицу нашему языку. Однако два года спустя ваш дедушка решил вернуться в наш город. Тогда паренек принялся умолять не бросать его. Он плакал, кричал, что мечтает стать его слугой и что ничего другого ему от жизни не нужно. Дедушке же вашему мысль о слуге была не очень по душе. «Зачем мне такой слуга, как ты? В книгах вот все слуги китайцы. Зовут их Ванг Ю или как-то в этом духе, и к тому же я не из тех, кому нужен слуга. Не понимаю, зачем вообще нужны слуги. Ты же знаешь», — говорил он. Но имя «Ванг Ю» запало пареньку в голову. Он не унимался: «Отныне меня зовут Ванг Ю, и я ваш слуга». Дедушка ваш оказался в затруднительном положении, но не решился покинуть мальчонку и разбить тому сердце. Так, внезапно обзаведясь слугой, он вернулся в наш город. Это и есть тайна Ванга Ю! К тому же вам следует знать, что он безумно влюблен в вашу мать. Когда она выходила замуж, то от невыносимых душевных терзаний Ванг Ю изгрыз всю ручку на двери вашего дома. Дедушка ваш потом говорил, что эти следы не получилось ни закрасить, ни замазать. Ах, какая любовь! Спустя семь лет ваш дедушка умер, а матушка вернулась в отчий дом. Видели бы вы тогда глаза Ванга Ю. У него очень сильный характер, очень гордый. Он безупречно выполняет свою работу. Кроме того, Ванг Ю — один из лучших шекспироведов в городе. Раз в месяц, по вечерам, мы собираемся в лавке уважаемого Жакоба, и Ванг Ю читает и комментирует нам Шекспира.
