Разумеется, Уэллс использует свой любимый широкоугольный объектив (18,5 мм) с глубоким фокусом. Съёмки таким объективом создают ощущение "сплава реализма с сюрреализмом" (как однажды сказал комментатор Би-Би-Си), который мы считаем визитной карточкой "уэллсовского кино".
Реалистически такой объектив чётче прорисовывает задний план в глубине кадра, достигая большего соответствия с тем, что видит глаз в обычном "не кинематографическом" мире; это позволяет Уэллсу, мечтавшему в отрочестве о карьере художника, создавать каждый кадр в великолепно задуманном «живописном» стиле.
Сюрреалистически такой объектив вводит нас в то, что я называю "пространство наркотического кайфа". Математически, когда съёмки ведутся нормальным «голливудским» объективом, если актёр проходит вперёд три шага, то на экране видно, что он проходит вперёд три шага. При съёмках широкоугольным объективом движения актёра в пространстве фильма становятся относительными, и он оказывается на девять шагов ближе к зрителю, что придаёт ему угрожающий или смешной вид. Такое сочетание более резкого фокуса и неэвклидова релятивистского пространства кажется наилучшей (на сегодняшний день) кинематографической передачей психоделического восприятия.
Стереотипные мнения, согласно которым «нормальный» узкоугольный объектив видит «реальность» отчётливее, чем широкоугольный, или человеческий глаз видит «реальность», а собачий — не видит, представляют разновидность культурного шовинизма. Именно его и пытается разрушить постмодернистское искусство, заставляя нас видеть мир многомерно.
Как сказал "певец ягнят и волков", мы должны постичь мир за пределами "одномерного зрения и ньютоновского сна".
(Да, нам достоверно известно, что несколько раз Уэллс употреблял марихуану. Джазовая певица Билли Холлидэй признаётся, что они с Орсоном изрядно покуривали травку во время съёмок "Гражданина Кейна". См. её автобиографию "Леди поёт блюз").
Заглянем глубже в пространство наркотического кайфа, куда попадаем в первые 135 секунд "Печати зла".
Прежде чем мы начинаем что-либо видеть, звучит зловещая музыка (рок-н-ролл, перекрываемый тяжёлым ритмичным тиканьем механических часов). Постепенно из темноты наплывает кадр, в котором мы видим человеческие руки, а в них — бомбу с часовым механизмом; мы видим костюм и рубашку «бомбиста», но его лица не видно. Пьяный (или идиотский?) женский смех «заставляет» камеру нервно метнуться влево. Мы видим, как по площадке для стоянки автомобилей к нам приближаются мужчина и женщина, оба "под градусом". Камера всё тревожнее дёргается, ныряя туда и сюда, заставляя нас видеть происходящее глазами убийцы, затем решительно движется вперёд, когда он подкладывает бомбу в багажник автомобиля. С этого момента и до самого конца кадра тиканье часового механизма напоминает нам о бомбе.
Тем временем камера отодвигается назад, и мы видим убийцу, который быстро бежит перед ней, преследуемый собственной гигантской тенью. Но камера разгоняется и, судя по всему, ни один из толкователей фильма не заметил, что делает в этот момент Уэллс, великий маг. (Мы к этому ещё вернёмся). Камера «отступает», словно пытаясь как можно дальше отодвинуться от бомбы, и поднимается вверх, покидая место стоянки; напоследок мы мельком успеваем заметить, как мужчина с женщиной садятся в машину и поворачивают ключ зажигания. Камера «теряет» их из виду, резко набирая высоту и поднимаясь над зданиями, затем снова мельком показывает машину в отдалении, опускаясь на другую улицу, и так до самого конца кадра продолжает их то «терять» из виду, то «находить». Тиканье часового механизма ни на миг не даёт нам забыть о бомбе.
Тем временем мы попадаем во "вращающийся лабиринт" (фраза Терри Комито) Лос-Роблеса, городка на границе между США и Мексикой. Смутно вырисовываются тёмные фигуры Мигеля Варгаса, мексиканского полицейского из отдела по борьбе с наркотиками (Чарлтон Хестон), и его новой жены Сьюзен (Джанет Ли), затем мы видим их отчётливо и тут же вновь теряем. Камера движется медленнее, словно дожидаясь, пока к нам и к Варгасам приблизится машина, затем снова набирает скорость и оставляет их позади. Мы видим двух членов парламента, они неподвижны; кроме того, появляется дюжина американских и мексиканских пешеходов, они движутся; затем мы снова «находим» машину. Перед камерой проходят другие машины, старик-мексиканец толкает перед собой тележку с овощами, ветер гонит по улицам мусор, мы видим притоны для наркоманов, бары и вездесущую вывеску ИИСУС СПАСЁТ на фронтонах зданий миссионерских организаций. Никто непосредственно не двигается ни в сторону камеры, ни от неё. Ну разве что на мгновение; где-то от пятидесяти до семидесяти статистов продолжают двигаться в различных направлениях, под неправильным углами, пока мы вдруг не оказываемся в относительно «нормальном» кинематографическом пространстве — как раз когда Варгасы и машина одновременно (синхронистично?) прибывают к пограничной заставе.
Тиканье часового механизма, неотступно сопровождающее музыку, становится громче на несколько децибел мы узнаём «героя» и «героиню», и теперь они стоят в нескольких футах от бомбы, смертельно рискуя и не зная о грозящей им опасности.
В тот момент, когда мы пересекаем границу, камера вновь теряет из виду машину, а мы следим за Варгасами и начинаем кое-что о них узнавать. Сьюзен, "хорошая девушка" из Филадельфии, набралась мужества выйти замуж за мексиканца, но в ней ещё не изжит скрытый расизм обывателя, который то и дело невольно вырывается. Мигель Варгас выглядит сверхпредупредительным — качество, которое проявляется всё время (по иронии судьбы он с головой погружается в работу и совершенно прекращает её защищать, когда ей действительно нужна его помощь). Когда они перестают целоваться, где-то за кадром слышится страшный взрыв бомбы — и на этом заканчивается первый кадр, который длится 135 секунд. (Мы видим лишь отражённый свет взрыва, но не сам взрыв).
Дальнейшая история (насколько мы смогли «свернуть» этот "вращающийся лабиринт" в историю в традиционном смысле) повествует о смертельном поединке Варгаса (Хестон), «положительного» полицейского — борца с наркотиками, который действует по правилам. С капитаном Хэнком Куинланом (Уэллс), расистом, детективом из отдела убийств и «завязавшим» алкоголиком, который руководствуется таинственной "интуицией".
В решающей сцене — ещё один долгий кадр, который длится 200 секунд (три минуты и двадцать секунд): Уэллс исполняет свой второй магический трюк. (К первому мы ещё вернёмся). Втиснув более дюжины актёров в маленький гостиничный номер, Уэллс заставляет их сновать между гостиной, спальней и ванной. Они ссорятся, переругиваются, говорят одновременно, заглушая друг друга (типичный уэллсовский приём), и не дают покоя обитателю номера, Маноло Санчесу (Виктор Милан), главному подозреваемому по делу о взрыве бомбы замедленного действия.
Расистские выходки Куинлана и гневное возмущение Варгаса нарастают, а Санчес с пылом и страстью отстаивает свою невиновность. Пока актёры снуют по комнатам, камера судорожно выхватывает одного актёра или группу актёров, на которых пристально фокусируется, потом вдруг нервно отскакивает в сторону, «проверяя», чем в это время занимается другой актёр или группа. Так или иначе, в этой неразберихе важные события оказываются за кадром (мы слышим, как Куинлан избивает Санчеса, но на экране это не видим). Самое важное событие остаётся не только невидимым для пытливой камеры, но даже неслышимым для микрофона. Пока нашим вниманием завладевает Санчес, который присягает в том, что невиновен и клянётся могилой матери, кто-то незаметно подбрасывает в ванную комнату две паки динамита. Их находит другой полицейский, и эта находка делает арест Санчеса оправданным.
