будет лучше, - произнес Сабуров невозмутимо.
- И когда же вы успели сговориться за моей спиной? – чем спокойнее становился мой голос, тем сильнее меня трясло от ярости.
- Неважно, - отмахнулся Сабуров, - Сташевского скоро доставят в изолятор, ты вроде хотела узнать, что ему известно про дела Вербицкого. Мы можем выяснять отношения на парковке, а можем проехать в отделение и послушать допрос.
- Ответь только: зачем? Почему не предупредил? Ты думаешь, что я бы не поняла?
- Нет, Ева, люди, с которыми мы имеем дело, обязательно начнут копать, кто и почему организовал рейд в клуб, крышуемый на самом высоком уровне. И мне нужно было вывести нас из-под подозрения. Мы просто пришли отдохнуть и попали под гребенку, как и Сташевский, как и еще несколько посетителей.
- Ты должен был мне сказать, я не дура, смогла бы справиться с собой, - ярость стала тише. Не хотелось этого признавать, но он был прав во всем, но я не могла смириться с тем, что он принимает меня за истеричку.
- Я знаю, но если хочешь победить Вербицкого, то тебе придется смириться с тем, что я буду все держать под контролем. Твою безопасность в том числе, - тон Сабурова стал ледяным, - я не могу позволить себе тебя потерять.
От его слов стало одновременно тепло и неуютно. Захотелось прижаться к нему, обнять, замереть на широкой, надежной груди. Куда проще доверить другим сделать то, что должен сам, но разобраться с Иваном я обязана лично. Он предал меня, уничтожил, такое не забудется. Это всегда будет лежать на сердце, пока он не получит по заслугам. Я не смогу жить полноценной жизнью, двигаться дальше или любить.
Доверять не смогу.
Николай вдруг смягчился, подошел ко мне ближе. И сделал именно то, что мне сейчас было нужно. Обнял, вдавил в себя. Без компромиссов и просьб.
- Прости, что не предупредил, я хотел как лучше, Ева, - он нежно поцеловал меня в лоб, - нам пора. Надо успеть, пока никто не знает, где Сташевский и почему его забрали.
Допросная была оборудована двойным зеркалом. Сташевский сидел за столом, развалившись на металлическом стуле. Он не выглядел обеспокоенным, наоборот, если бы не наручники на толстых запястьях, то по нему нельзя было сказать, что он здесь против воли.
Мы с Николаем стояли по другую сторону зеркала. Я нервно кусала губы, Сабуров обнял меня за плечи. Его присутствие рядом успокаивало. Я все еще злилась на него за то, что не посвятил меня в свои планы. Более того, перетянул на свою сторону Стаса. С ним, кстати, надо будет поговорить на этот счет.
Дверь в допросную открылась и вошел следователь. Высокий, седой мужчина в потертом костюме, с пухлой черной папкой в руках. За ним – Стас. Детектив встал в стороне, словно его происходящее вообще не волновало.
Сташевский усмехнулся, окинул мужчин насмешливым взглядом. Кивнул на зеркало.
- А там кто? – смачно харкнул и плюнул на пол, - кто, мать вашу, меня заказал? Какая сука осмелилась? Да ты хоть знаешь, кто я, блядь, такой? – Сташевский говорил не со следователем и Стасом, он смотрел на зеркало, словно видел нас с Николаем.
Следователь открыл папку и начал допрос. Стандартные вопросы по установлению личности Сташевский проигнорировал, как и обвинения во взятках, злоупотреблении служебным положением и прочем.
- Вам знаком Иван Миронович Вербицкий? – спросил следователь.
Ему впервые за время допроса удалось привлечь внимание Сташевского. Генерал повернулся к следователю. Спокойствие с него, как ветром сдуло.
- Нет, - он снова повернулся к зеркалу, - а если хочешь остаться в живых, и чтобы твои близкие были целы, то отпустишь меня немедленно и забудешь о том, на кого поднял лапу.
От его взгляда у меня мороз пробежал по коже. Я вдруг вспомнила слова Николая, что не знаю на что способен Иван. Может быть, он говорил вовсе не о моем «убийстве»? Может быть, за его словами стояло что-то еще?
Глава 23
Глава 23
- Я не буду повторять вопрос дважды, - следователь устало потер высокий бледный лоб. На него клоунада Сташевского не произвела впечатления, как и на Стаса с Сабуровым.
Казалось, что только я напряжена, как натянутая тетива. Николай чувствовал это и легко поглаживал меня по плечу, успокаивая. Обманчиво принимая волнение за страх, но я была не против его близости. Напротив, хотела прижаться к нему сильнее. Обнять сама, останавливало только недоверие, зародившееся в душе с нашего первого свидания.
- Да мне по хуй, что ты будешь делать. Ты покойник. Вы все, блядь, покойники, - Сташевский показал пальцем на следователя, затем на Стаса, а по потом на зеркало.
- Да нет, сука, это ты покойник, только пока не знаешь об этом, - на губах следователя появилась жесткая усмешка, больше напоминающая оскал, - Ахмад уже разослал своим приказ кончить шакала, заложившего его людей.
Полицейский достал из внутреннего кармана пиджака телефон, открыл на нем что-то и показал Сташевскому. Перемена в генерале была настолько разительной, что я чуть подалась к зеркалу. Удостовериться, что мне не показалось.
Сташевский больше не ухмылялся и не сыпал угрозами. Он жадно впился взглядом в экран мобильного. Бросил быстрый взгляд в зеркало. Нервно облизнул дрогнувшие губы. Весь разом как-то съежился. Стал меньше, словно хотел слиться с воздухом. Испариться. По лицу пошли красные пятна, а руки затряслись.
- Это еще одна причина, по которой я вмешался, - тихо пояснил Николай, - простое задержание не дало бы результата, пусть и поймали бы вы его на горячем. Нам нужен был рычаг давления. Ахмад – глава кавказской группировки и больше всего в жизни он ненавидит предателей и торговцев живым товаром. После задержания его людей сегодня в клубе, ему стуканули, что это сделал Сташевский. Теперь у него нет выбора, только сотрудничать с нами или его не просто убьют. Ахмад, скажем так, любит растягивать удовольствие.
Лицо Сабурова стало суровым, у губ появилась жесткая складка.
От его слов у меня по коже пробежал мороз. Показалось, что в комнате, где мы находились стало на несколько градусов холоднее.
Я совершенно не знала Сабурова. Никогда бы не подумала, что он способен на такое. Он никогда не вел себя со мной или с другими конкурентами настолько жестко. Но сейчас ситуация требовала решений и методов, на которые я была неспособна. Я
