несколько раз ловила на себе их немного виноватые взгляды.
На следующий день, на утреннем построении, туги уже не стояли за спинами ашварси и аштуга. Они находились в общем строю, рядом со своими бойцами. Каждому тугу в сотню требовалось разное количество бойцов. Один добирал шестнадцать новеньких, а другому нужно было всего двое, поэтому десять рядов, выстроившихся в затылок, бойцов были разной длинны. Молодой туг, который собирался, по прибытии в расположение отряда, принимать свою первую сотню, стоял возле самого длинного ряда бойцов, из двадцати восьми человек. В последнем походе эта сотня пострадала больше других, даже их туг погиб.
— Поздравляю с окончанием распределения! Палаточники занимаются сборами! Остальным приступить к ежедневным тренировкам! — объявил аштуг.
И настоящая служба палаточников началась самой первой… Харбин, туг, дал всем первые задания и стал придирчиво следить за их выполнением.
Детка, Коротыш и Филиппа должны были разбирать и складывать палатки по левому краю от центрального прохода. Перед ними в палатки забегали двое других бойцов из их десятки: Павлин, получивший эту кличку из-за того, что прибыл в лагерь в разноцветной яркой женской рубашке, и Рыба, прозванный так из-за очень светлых, круглых, немного выпученных, глаз. Они собирали, сворачивали, выносили и грузили немногочисленные вещи парней, их одеяла и подстилки в повозки-клети, те самые, в которых четыре месяца назад призванных привезли в тренировочный лагерь.
Во время работы новеньких, туг палаточников, Харбин, ругался так, что охрип. Он потерял, и терпение, и голос, пока его новоиспеченные бойцы впервые в жизни собрали лагерь.
Филиппа про себя возмущалась: как будто они виноваты, что не знают, как разбирать палатки и правильно паковать вещи!
Детка, вообще, нечаянно свернул палатку с Коротышом вместе. А тот боялся крикнуть, чтобы не привлечь внимание туга.
А то парни, которые грузили вещи, уже довели Харбина до того, что тот уже пару раз применил хлыст, когда ему не хватило ругательств. Это когда Павлин и Рыба нечаянно разломали клеть, пытаясь втиснуть туда ещё одну скатку, которая никак не влезала. Парни так старались! Чтобы закрыть клеть, Павлин решил использовать самодельный рычаг. Он просунул обычный деревянный кол в прутья клети, возле дверцы, и с силой поднажал, а Рыба ему, со всем усердием, помог. Только прутья возьми и тресни! Под давлением, под завязку напиханных в клеть вещей, образовалась дыра, через которую начали вываливаться тюки и скатки. Как раз, в этот момент Павлин с Рыбой, по очереди, и отхватили хлыстом от своего разъярённого туга, да так, что от их воплей вздрогнули бойцы на тренировочном поле.
Вот поэтому, Коротыш завёрнутый в палаточную ткань, трепыхался молча, пытаясь, до последнего, спастись из плена без единого звука. Хорошо, что Филиппа заметила, что тюк шевелится. Они с Деткой мигом освободили злющего друга и сами заново сложили палатку, пока Коротыш стоял и пыхтел рядом. «Наверное, задохнулся немного, бедняга…» — подумала Филиппа, невольно улыбаясь.
Детка выглядел ужасно виноватым.
После обеда, который устроили перед самым отъездом, Филиппа не могла даже смотреть, на всё ещё счастливые и довольные, рожицы Тиля и Барта и слушать их хвалебные речи в адрес их великолепного и мужественного туга. Зачем только к ней подошли? Она же теперь палаточник! У неё так ныло всё тело после сборов, как никогда не болело после тренировок, ну, или это ей так казалось.
— Ну чего ты пыхтишь, Фил? — спросил Тиль, легонько толкая её в плечо.
— Злишься, что мы попали в конницу, а ты нет? — спросил Барт, встав рядом с Тилем, — Или обиделся, что едим не с тобой?
— Так ведь теперь так положено, друг.
— Посмотри, Пузан, все едят со своими.
— Мы всё равно твои друзья. Помни об этом, Фил, серьёзно.
Филиппе вдруг стало стыдно. Она и в самом деле нечестно злилась на них.
Сразу после обеда был получен приказ по лагерю строиться и выдвигаться в расположение отряда.
Десять груженных повозок-клетей вывозили на дорогу, одну за другой. Палаточники вели, послушных, приученных к такой работе, лошадей под уздцы, бойцы шли возле каждой из них, на этот раз, выполняя новую работу — возчиков.
Потом, когда будут в дороге, Харбин разрешил своим бойцам, при желании, садиться на передок повозки, всем, кроме Детки и Филиппы.
— Ты всегда только идёшь рядом с повозкой, облегчая труд своей лошади! Понятно? Я спрашиваю, тебе понятно, придурок? — слишком громко и раздражённо орал туг Детке, нервно постукивая своим пугающим хлыстом по голенищу сапога.
Харбин с утра возился с неумелыми новичками и уже был на грани терпения, устав исправлять их промахи и ошибки за первые полдня сборов, поэтому легко срывался на крик при малейшем недоразумении.
Увалень кивал, испуганно отступал от сердитого начальника, чуть отворачивал голову и прикрывал глаза, пытаясь так спрятаться, как ребёнок.
Филиппа не выдержала:
— Детка не глухой! — звонко и зло крикнула она и значительно тише добавила, едва туг резко повернулся в её сторону. — Он очень хорошо слышит…
— Смотри-ка, Хомяк защищает своего недалёкого друга, несмотря на хлыст в руках начальника. Похвально. — бросил, проезжая мимо них на великолепном скакуне, собираясь занять своё место во главе колонны, ашварси. — Либо смел, либо глуп, но, несомненно, сам поступок неплох.
Ашварси давно проехал, а туг так и не понял: ему можно хлестнуть наглого мальчишку, посмевшего вмешаться, или, всё же, не стоит? В конце концов, решил, что, пожалуй, не стоит. Но совсем не наказать нахалёнка нельзя…
И Харбин, довольный найденным решением, приказал, кроме Детки, Филиппе тоже всю дорогу идти пешком:
— Хомяк, тебе тоже не стоит садиться на передок. Ты хоть и мал ростом, но слишком упитан. Тебе полезно пройтись ногами, растрясти пухлые щёчки.
Тем временем, военная колонна начала движение. Ашварси и аштуг находились во главе длинной вереницы своих воинов, они ехали верхом. Молодые бойцы, налегке, бодро шли следом, построившись в колонну по четыре человека. Туги тоже передвигались верхом, только по бокам колонны, на равных расстояниях, словно конвой или охрана. Затем, одна за другой, растянулись десять повозок, которыми управляли молодые палаточники. Лошади везли груз неспешным шагом, низко опустив головы и норовя ухватить пучок травы на густо поросшей, еле обозначенной, лесной дороге. А за ними, верхом на конях, ехали замыкающими наставники и старшие воины.
Груженные повозки нещадно скрипели, будто кричали на всю округу о том, как много на них навалили и как им надоело крутить колёсами. Ближе к вечеру уставший Коротыш, которому разрешено было садиться в повозку, решил устроиться на передке, но езда там оказалась мучительной. Его трясло, колёса ударялись о неровности
