навсегда потерял бы статус крутого парня, которого так долго добивался. То, как молниеносно Себастьян прижал его к стене, было довольно жалким зрелищем. И это снова напомнило, что телохранитель – не просто качок из колледжа, который поднимал тяжести в тренажерном зале, чтобы накачать мышцы и хвастаться кубиками. Себастьяна учили убивать, и от одной только мысли об этом странный импульс охватил меня с макушки до пят.
Реган с отвращением посмотрел на нас, сначала на Себастьяна, потом на меня.
– Еще один в твоем списке, да, Мар? – сказал он, мерзко улыбаясь и отступая на шаг. Он учащенно дышал, и его все еще пошатывало от того, что сделал с ним Себастьян.
– Хочешь совет? – теперь он обращался к Себастьяну, который смотрел на него как на надоедливого ребенка. – Держись от нее подальше. Она такая холодная, что твой «дружок» обледенеет.
Не увидела реакции Себастьяна, потому что повернулась и вышла через другую дверь.
Реган был единственным, кому позволила увидеть часть себя, которую так бережно скрывала ото всех. Думала, что люблю его, а потому открыла двери, которые навсегда должны были остаться закрытыми. «Она такая холодная…» Эти слова будут преследовать меня всю жизнь.
Чувствуя себя дерьмово, пробралась через переполненный зал к столику, где было больше выпивки, и выпила три шота текилы подряд. Последний чуть не вызвал рвотные позывы, голова закружилась, но почти мгновенно между тем, что происходило в голове, и разворачивающимся на глазах шумным действом возникла пелена. Ведь зашла так далеко не для того, чтобы выслушивать слова, которые делали больно. Пришла сюда, чтобы повеселиться.
Даже не поняла, как оказалась танцующей на столе; стол тут же окружили парни, которые улюлюкали и кричали, какая я сексуальная. Видела их как в тумане, но нравилось находиться на этой высоте: оттуда никто не мог прикоснуться ко мне, только смотреть. А я смотрела лишь на Себастьяна, который стоял в углу комнаты.
Не знаю, сколько времени танцевала на столе, забыв обо всем. Кто-то помог спуститься, когда попыталась сделать это самостоятельно, и довел до ванной.
– Справишься сама? – спросил помощник, прежде чем я захлопнула дверь у него перед носом.
Посмотрела на отражение в зеркале и поправила немного съехавший хвост. Смочила руку холодной водой и провела ею по шее. Прохлада ванной комнаты после душного зала немного отрезвила, хотя голова все еще кружилась, и я решила, что пора уходить.
Направилась прямо к лифту, но, прежде чем нажала кнопку спуска, знакомая огромная рука сделала это вместо меня.
Повернулась к Себастьяну.
– Хорошо себя чувствуешь? – спросил он, наверняка из чувства долга, а не потому, что искренне волновался.
– А ты как думаешь?
– Заходи в лифт.
Проморгалась, пелена перед глазами еще не до конца спала. Но даже так видела, что он смотрит на меня самоуверенно-снисходительным взглядом, который бесил.
– Знаешь что? – сказала я, тыча пальцем ему в грудь. – То, что ты сделал с Реганом… Это было похоже на разборки в собачьей шайке, мачизм из прошлого века… Мне не нужно, чтобы ты меня спасал.
Себастьян кивнул.
– Понял. А теперь заходи в лифт.
Зашла, но лишь потому, что хотелось поскорее выбраться из здания и выйти на свежий воздух, а не потому, что он приказал.
Мелкий дождик моросил на улицах Манхэттена. Запрокинула голову: над нами лишь небо и утопающие в вышине верхушки небоскребов, пестревшие огнями и разноцветными дисплеями. Закрыла глаза и с наслаждением подставила лицо под прохладные капли, чтобы остудить разгоряченную кожу.
Когда открыла глаза, встретилась с взглядом Себастьяна: он смотрел на меня безоценочно.
– Давай вернемся домой.
«Домой…» Из его уст это прозвучало так уютно, что в груди разлилось приятное тепло: никогда раньше не испытывала подобного при мысли о квартире, которая якобы была моим домом.
– Хочу пройтись, – протянула, поворачиваясь на каблуках и направляясь вниз по улице. Здания в этом районе были роскошными: высокие, с огромными окнами и элегантными парадными. А в соседнем районе люди умирали от голода.
Остановилась перед местом, которое привлекло внимание. Всегда хотела сделать татуировку, но никак не могла решиться.
В итоге толкнула стеклянную дверь и внутри зазвенел маленький колокольчик. Себастьян зашел за мной, услышала, как он обреченно вздохнул. Комната была полностью выкрашена в черный цвет, даже диванчики и стулья были обтянуты черной кожей, на стенах висели эскизы татуировок на любой вкус: маленькие и изящные или гротескные и макабрические. Как раз разглядывала один довольно жуткий, когда за стойкой появился мужчина, в татуировках и с тоннелями в ушах.
– Приятель, скажи, что это ты пришел делать татуировку, а не она, – обратился он к Себастьяну, не отрываясь от моих глаз.
Его комментарий сильно озадачил.
– Никто не будет делать татуировку. Марфиль, пойдем отсюда.
– Нет, – сказала я, выдерживая взгляд татуировщика, – Татуировку буду делать я. Не делаешь татуировки женщинам?
Татуировщик криво улыбнулся, взял со стола тряпку и вытер руки, со странным блеском в глазах.
– Таким красавицам как ты, ни к чему подобные украшательства, – повернулся к Себастьяну. – Забери ее отсюда, а? Она подшофе: проспится, пожалеет и обвинит во всем тебя.
Себастьян взял меня за руку, но я тут же ее высвободила.
– Я не пьяная и прекрасно знаю, что здесь делаю. Просто сделай татуировку, ладно? Люди вечно указывают, что делать; а это мое тело. Как будто собираюсь все лицо расписать!
– Я бы этого не пережил, – сказал татуировщик, непристойно облизывая губы, – Но дело твое. Какую татуировку хочешь?
Потянулась к каталогу эскизов, который лежал на стойке, но Себастьян перехватил мое запястье, в то время как его глаза искали мои.
– Марфиль… татуировка – это на всю жизнь. Не делай этого, только чтобы кому-то что-то доказать.
Несколько раз моргнула: смогу ли когда-нибудь привыкнуть к тому, насколько он красив? Что он хотел сказать взглядом?
– У тебя вся рука в татуировках. И наверняка это еще не все.
Себастьян моргнул и отпустил мое запястье.
Его молчание было весьма красноречивым.
– Покажи, хочу взглянуть.
– Нет, – прошипел он сквозь зубы и провел рукой по волосам.
Какие еще татуировки у него были? И самое главное, где?
– То есть ты можешь всю руку себе «разрисовать», а мне нельзя?
– Татуировка должна обозначать нечто важное.
В этом он был прав. Но существовало нечто важное, то, чего всю жизнь пытались лишить.
Листала каталог эскизов, пока не зацепилась за совершенно идеальный.
– Вот эта! Хочу, чтобы ты набил это.
Татуировщик взглянул на указанный рисунок и кивнул.
Себастьян почти умоляюще посмотрел на меня.
– Прошу тебя, не надо, – было непривычно слышать, как он говорил таким доброжелательно-мягким тоном. –
