Колодников, расположившийся в своем старом кабинете, в отличие от Шаврина, вовсе не сиял радость. Рядом с ним мрачно дымили сигаретами Виктор Демин и Паша Зудов.
— Вы что такие все хмурые? — спросил Астафьев.
— А, что хорошего? — ответил за всех троих Колодников. — Еще два трупа. И тоже какое-то изуверское: по два десятка ножевых ранений, снова перерезанные горло. Панков просто рвет и мечет.
— И что, никаких следов? — удивился Астафьев. Он мог себе представить, что там было после двух трупов.
— Да, следы есть, наследили они полно, вот такие кровавые копыта, — Колодников показал руками нечто невообразимое, пятьдесят последнего размера. — Отпечатков полно, но такие пальчики в картотеке не зафиксированы. Перед уходом, видно, пытались стереть отпечатки пальцев, но много еще и оставили.
— Местный это кто-то, местный, — вставил свое слово Демин. — Раз они впустили его с ночи, значит — свой.
— Шаврин все на Семина грешит, — добавил Зудов. В это время с графином воды как раз вернулся сам Шаврин.
Колодников отмахнулся от этого предложения.
— Ладно тебе! Он что, такой дурак? Выйти из камеры и снова взяться убивать? Мне он таким уж маньяком не показался. Я его вот тут, — он кивнул на стул, на котором сейчас сидел Зудов, — за час расколол по полной программе. Он у меня рыдал тут как теленок. Просил на коленях — дяденька прости, я больше так не буду!
— Семин, это тот малолетка, который задушил проститутку? — вспомнил Юрий.
— Ну да.
Астафьев подумал, потом высказал свою точку зрения.
— Вообще, меня удивило, то, как он это сделал. Очень ведь жестоко. Натолкать в рот травы, потом наступить на горло. Я, что-то такого и не припомню в своей практике. Надо бы его проверить, Андрей.
— Ездили мы к нему, — отмахнулся Демин. — Мать говорит, как вышел из ИВС, так минут двадцать дома был, потом взял удочки, две булки хлеба и ушел.
— А что нового по делу о гаишниках? — вспомнил о другом деле Астафьев.
— Да, ничего. Не местные это стрелки были, это точно. Тут фэйсам надо копать, их это работа. Да, а что у тебя то? Как съездил?
— Да, ничего. Почти ничего, — поправился Юрий.
— Что значит — почти? — настаивал Колодников.
Юрий рассказал о разговоре с Зыковым, о встрече с Зинченко.
— Так что, у нашего депутата стопроцентное алиби. Но, вот только зачем он мне потом «хвост» за машиной повесил?
— Перестраховался.
— По какому поводу?
Колодников пожал плечами.
— Вот то-то и оно, — Юрий был раздосадован. — Хотел я отказаться от этой версии, но, видно, придется копнуть глубже.
— Кстати, — Андрей достал из папки и подал Юрию бумагу. — Зацени, какую бумажку нам прислали из управления.
Астафьев пробежал по ней глазами, присвистнул, начал читать вслух.
— "Данный автомат был задействован в ходе разборок в городе Железногорске дважды, в тысяча девятьсот девяносто пятом, и в две тысячи первом. Принадлежал группировке Николая Слонимского", — перечитал он. — Да, заслуженное железо.
— Ты у нас в группе самый свободный, подскочи в областное управление уголовки, узнай, по каким делам он проходил, и кому до этого принадлежал, — попросил Колодников. Юрий легко согласился.
— Хорошо. Это, наверное, уже в понедельник. Ну, я тут не нужен?
— Нет. Отдыхай.
Астафьев распрощался и уехал. Все остальные даже не дернулись, чтобы покинуть рабочее место. Колодников же открыл небольшой сейф в углу, пошарил там, нашел бутылку водки, но недовольно скривился. Она была почти пуста, и это было для подобного учреждения удивительно. Эту жидкость в третьем отделении милиции обычно допивали до дна.
— Деньги есть у кого, мужики? — спросил Андрей.
Все начали шарить по карманам.
— Мне тогда на маршрутку не хватит, — заметил Зудов.
— На дежурке отвезем, — пообещал Колодников.
В ожидании эликсира бодрости он спросил не то коллег, не сам себя: — Что за байда такая, а? Уже в который раз. Как какая запарка на высшем уровне, так обязательно еще несколько уродов подкинут нам трупняка в довесок? Все время приходиться на несколько дел разрываться.
— Закон подлости, — согласился Демин.
Жены дома еще не было, так что Астафьев сам себе приготовил обед, потом включил телевизор и компьютер одновременно. К его удивлению, письма от Юдина он там не нашел. Тогда Юрий взялся за мобильник. Мишка отозвался таким странным голосом, что Астафьев удивился.
— Да-а. Я-я слушаю.
— Мишка, случилось что? Ты что такой?
Юдин говорил так медленно, словно его затормозили жидким гелием.
— Юрий Андреевич, Светка родила. Вы только ушли, и тут она звонит, схватки начались. Сын у меня родился, три кило двести.
Астафьев обрадовался.
— Поздравляю! Вот это вы молодцы! Вон какого богатыря отгрохали. Так ты что, пьяный, что ли? — догадался Астафьев.
— Ну да, — признался Мишка. — Я выпил с тестем столько водки, что не могу встать с места. Я сейчас не могу…
— Хорошо-хорошо, Миша, гуляй, это мне не к спеху. Как сына то назовете?
— Не знаю. Светка хочет Юрием, а я Владиславом.
— Женщинам надо уступать, — подсказал Астафьев. — Так что, еще раз поздравляю. Светку за меня целуй.
— Но про этого вашего депутата я раскопаю все! — пообещал Юдин.
Астафьев засмеялся, еще раз сказал: — Поздравляю, — и отключил телефон.
ГЛАВА 13
Ночью было по спасительному прохладно, и они, несмотря на усталость, шли по ночному, окраинному шоссе не спеша, неторопливо обсуждая на своем щебечущем языке перипетии прошедшего дня. Два таджик, Ахмед и Сахат, уже больше месяца работали на местном силикатном заводе. Они были крестьянами, поэтому тяжелая работа в горячем, пыльном цеху была для них привычной. Непривычной была вся остальная обстановка: грохочущие механизмы, обидные прозвища и ругательства русских коллег. Но, в этот раз к усталости прибавилась и радость. Они впервые получили деньги, и эти жалкие три тысячи рублей казались им просто огромной суммой. Они все пересчитывали ее на свою валюту, и эта сумма казалась им просто невероятной.
До общежития, где они жили, оставалось метров триста, когда они увидели впереди три двигающиеся навстречу им человеческие фигуры. Кто это был, рассмотреть они не могли, все же второй час ночи, и луна светила в спину идущим навстречу, так что они видели только темные силуэты идущих людей. У Ахмеда, более старого, прошедшего гражданскую войну в родной республике, почему-то сердце сразу сжалось от нехорошего предчувствия. А тени приближались, и таджики невольно начали идти медленней, потому что те, трое, не собирались сворачивать в сторону. Когда обе группы сошлись почти вплотную, в лицо Ахмеду ударил луч включенного фонарика.
