за кого из своих мужчин выдаст замуж свою принцессу, и, возможно, данный человек сидел в этой самой комнате.
Именно ее рост давал мужчинам смелость думать, что это нормально - так смотреть на молодую девушку. Доминик не знал, сколько девушке лет, но она должна была быть примерно возраста Ангела и Маттиаса и ростом почти не уступала им.
Странно, но Доминик тоже что-то чувствовал к девушке, но не то, что остальные мужчины.
То, что он чувствовал, глядя на нее, было сродни мысли о том, что его отец обидел Кэт. Сначала он не мог объяснить это чувство, пока не подумал о том, как он счастлив, что Люцифер не назвал его сестру своей, и она никогда не подвергнется такому. Он понял, что его чувства к девушке носили защитный характер.
— Данте, - поприветствовал его кивком Люцифер. — Я и мой сын сожалеем о твоей потере.
Доминик лишь коротко кивнул скорбящему боссу, после чего его взгляд переместился на девушку. Если издалека она была недостаточно красива, то чем ближе он подходил, тем прекраснее она становилась; ее волосы, выглядевшие так, словно были выточены из золота, дополняли изумрудные глаза, которые могли бы дать фору настоящему камню.
— Спасибо, — Данте явно пришлось выдавить из себя эти слова, но ему удалось как-то притвориться, прежде чем он вежливо представил свою дочь, — это моя дочь, Мария.
Это имя подходило не только ангелу, но и итальянской принцессе.
“Теперь ты хочешь держать ее подальше от жутких стариков?” — подумал Доминик, увидев, как Данте внезапно вцепился в плечи дочери. Дом не винил его в желании держать Люцифера подальше от нее, но его отец скорее выпьет кислоту, чем захочет женщину или девушку, носящую фамилию Карузо.
— Приятно познакомиться, Мария, — Люцифер продолжал играть в шараду.
Дом должен был отдать ей должное. Большинство детей, да и взрослых, плакали при виде отца, но ей удалось посмотреть дьяволу прямо в глаза.
— Это мой сын, Доминик, — продолжал он, представляя ребенка одного босса другому.
Когда ее изумрудные глаза остановились на нем, он застыл на месте. Они словно имели собственный источник света за спиной, напоминая ему витражи вокруг них, когда солнце светило сквозь зеленую краску.
— Привет.
— Привет, — ее голос прозвучал так же ангельски, как и ее черты.
Желая подойти к остальным, ожидающим их приветствия, Данте повел их за собой.
–Что ж, спасибо, что пришел выразить свое почтение, Лучано.
Данте не называл Люцифера по имени не потому, что они находились в церкви. Ни босс Карузо, ни его люди не звали его по имени, клича дьявола только по фамилии. Никто не знал, почему они отказывались называть его по имени, но это точно не было сделано из уважения. Тем не менее, это был день Люцифера, и ничто не могло испортить ему настроение, когда медленная, зловещая улыбка коснулась его губ.
— Всегда пожалуйста.
Ореховые глаза Доминика еще немного задержались на ее драгоценных камнях. В ней было что-то странное и странно знакомое, но прежде чем он успел это понять, отец подтолкнул его к алтарю.
Идя по длинному проходу, мимо занятых скамей, каждый шаг в сторону от принцессы Карузо давался труднее предыдущего; ему казалось, что он пробирается по грязи. Он не знал, почему он так себя чувствовал. Может быть, он хотел вернуться и как-то избавить ее от необходимости приветствовать вошедших мужчин? Что бы это ни было, каждый инстинкт в его теле пытался заманить его обратно к ней. И только когда они дошли до конца прохода, инстинкт ослаб.
По католической традиции дети на похороны надевали белое, чтобы зло не тронуло их, но когда он увидел белый гроб, в котором лежала покойная жена босса, Мелисса Карузо, у него появилась другая причина. Марии не место в черном, как и ее матери, которая мирно спала в светло-розовом платье.
Даже в смерти Мелисса была прекрасна, но это не шло ни в какое сравнение с ее большим портретом, установленным сбоку. Доминик не мог не думать о том, как жаль избавлять мир от такой красоты, когда существует уродство.
Он коснулся своего лба, завершив крестное знамение над грудью, ожидая, пока самодовольный Люцифер почтительно сделает то же самое. Конечно же, дьявол отказался от благословения. Доминику пришлось отвести взгляд от больного отца, который радовался этому печальному дню.
Увидев восемнадцатилетнего сына покойного, сидящего на первой скамье в одиночестве, Доминик подошел и молча сел рядом с ним. Он встречался с ним всего два раза, так же, как и с его отцом, Данте, на собраниях, проводимых раз в год. Доминик не мог вспомнить, когда этот парень появился в качестве сотворенного, но потом мелькнуло воспоминание, что сделал парень, чтобы стать самым молодым сотворенным в двух семьях. Как и все остальные, даже Доминик должен был дождаться совершеннолетия, но то, что сделал старший сын Карузо, классифицировало его как взрослого. Даже американская судебная система судила бы его как взрослого: заперла бы и выбросила ключ.
Единственное, что было бы хорошо в отце-психопате, так это то, что Доминик знал, как справиться со своим будущим врагом, когда придет время. Люцифер был его величайшим оружием, а Карузо еще даже не знали об этом.
Оба будущих босса мафии Канзас-Сити сидели рядом в тишине, и, как и их отцам, сыновьям суждено было пройти один и тот же враждебный путь.
Странно было знать своего врага еще до того, как он им стал. Как будто смотришь в хрустальный шар и видишь свое будущее. По идее, он должен был чувствовать себя счастливым, ведь немногие люди могут сказать такое, но это казалось зловещим, когда вся твоя жизнь решена еще до твоего рождения.
В сыне Данте не было высокомерия, как в его отце, а скорее облако тьмы. Сегодня, однако, оно исчезло. Он подумал, что это могло быть связано с тем, что его заставили надеть костюм, который он не хотел надевать, как и он сам, но Доминик был уверен, что они не хотели его надевать по разным причинам. Мало того, что костюм Доминика был слишком велик, так он еще и спросил Люцифера, уместно ли надевать коричневое на похороны, даже если оно темное.
Дом убил бы за то, чтобы надеть костюм, который был
