Книга По следу зверя - Валерий Бродовский

— А хто ее знает, какая она всамделишная?! Я же кажу: у тебя, к примеру, своя, а у комиссара — евоная…

— Ты мне что, тоже не доверяешь? Подозреваешь в чем-то?

Пропуская его вопрос мимо ушей, Захар Петрович продолжал:

— Афанасий Петрович, конешна, человек по характеру неприятный, а все же понятие о справедливости имеет. Я в том лично убедился. Давеча подошел, сказал, што, мол, неправ был насчет моих царских наград. — Повернувшись всем фронтом, дед Захар широко улыбнулся. — Представляешь, оказывается, еще в прошлом годе сам Сталин особый указ издал! По нему всем, кто имеет Георгиевские кресты, разрешено их носить наравне с современными наградами. Такая вот история.

— При чем тут твои кресты? Достал ими уже всех до печенки! — выпалил в сердцах Николай.

Захар Петрович не ожидал столь негативной реакции от своего любимчика. Утопив голову в плечи, словно удар получил, он часто-часто заморгал:

— Ужель достал? Вона как…

— Да, достал! Меня в измене подозревают, а ты про свои дурацкие награды…

— Дурацкие?

Минуты две оба молчали, глядя в разные стороны. Опустив голову, старик обиженно сопел.

— Зря ты так, — наконец вымолвил он едва слышно. — Видит бог, сомнений в тебе я не имею. А в лагерь веду, чтобы отошел немного. Вона, как рожа-то оплыла, мать родная не узнает.

В каждом сказанном им слове сквозила горечь. Взглянув на согбенную фигуру старика, Коля пожалел о своей несдержанности, но извиняться не стал, только вымолвил:

— Рожа — не душа, пройдет.

— Душа — понятие библейское! Помолишься — отпустит, — философски заметил старый казак, распрямляясь в плечах. Долго обижаться он не мог. Понимал, как тяжело юноше. — Ну, коли не болит, будемо собираться в путь-дорогу. Приидем на мисто, отдохнешь, горяченького похлебаешь, глядишь, и успокоишься, пока наши город брать будут.

Сверчок встрепенулся:

— Они что, в город пошли? Почему сегодня? Вроде планировали к концу недели. Я немцам сказал через две…

Со слов деда Захара было несколько причин, заставивших партизан именно сегодня идти на штурм немецкого гарнизона. Главная из них возникла внезапно, когда стало известно, что гитлеровцы схватили подпольщиков. Их необходимо было освободить до передачи в руки гестапо. Вторая причина имела политический окрас.

— День-то завтра какой, помнишь?

— Обыкновенный, какой?

— Э, нет, — старик покачал головой. — Завтра двадцать второе июня, день начала войны. Вот и порешили наверху приурочить освобождение города к этой дате.

— Фашистов в городе много! Боюсь, нашим трудно будет, — забеспокоился Сверчок.

— Так и наши не одни! Федор Иваныч к операции отряды Кручени и Бакулева подключил. Сказал, што и армейские подразделения вот-вот выступят. Мы для них навроде как коридор прорубаем.

Немногочисленный отряд бывшего председателя одного из колхозов, Тараса Бакулева, состоял из жителей соседних деревень. Партизанили крестьяне давно, но сливаться с другими отрядами не желали. Бойцы Чепракова и Тимофея Кручени не раз выручали людей Тараса. Настала очередь и бакулевцам их поддержать. Сверчок занервничал. В такой ответственный момент он хотел быть вместе с товарищами.

— Значит, пока я под конвоем буду «отдыхать» да бульбу жрать, мужики немца погонят?

Захар Петрович недовольно засопел:

— Ну, под яким конвоем, што ты мелешь? Стал бы я тоби оружие давать?

Сверчок вскочил на ноги, выдохнул злобно:

— Я в лагерь не пойду! И ты меня, деда, не останавливай. Если Матюшин сбежит, я не прощу этого ни себе, ни тебе. Счеты у меня с ним. Личные. Понял?

Сердце Захара Петровича сжалось, когда он смотрел на отекшее, в синяках, лицо паренька:

— Ну, куды тоби? Казали же: Матюшина хлопцы сами достанут. К этому животному вымеску у всех нас счеты имеются.

— Дело не только в Матюшине, будь он проклят. Лида у гитлеровцев. Я ее голос слышал.

— Э, нет! Тут ты шибко ошибаешься, — радостно воскликнул Степаненко. — Мы твою Лиду в отряд Кручени переправили. Ее наши разведчики привели.

— Как? Жива, здорова? — обрадовался Сверчок.

— Спрашивала за тебя. Трошки даже всплакнула, колы подумала, што ты того… Да мы и сами так думали, — признался Захар Петрович. — Ну, останешься? Дивчину свою повидаешь, а?

— Нет, пойду, — решительно заявил Коля. — Не должен Матюшин уйти. И я, кажется, знаю, куда он навострился.

— Ходи со мною до базы, Сверчок, — продолжал настаивать дед Захар. — Ходи. Мисто мы сменили, сам ты його нэ сыщешь.

— Жив останусь — встретимся на старом месте…

За время их тесного общения дед Захар хорошо изучил характер паренька. Видя решимость в его глазах и понимая, что уговорить не удастся, старый казак достал из-за голенища свой любимый пластунский нож, быстрым коротким движением руки бросил к ногам юноши.

— Бери, пригодится! Я и сам бы пошел, да рази за тобой угонишься. Гляди там, осторожничай! — попросил он. — Зазря не рискуй, ни к чему это.

Сверчок поднял вонзившийся у самого кирзача острием в землю клинок, стер с лезвия налипшую грязь. Виновато потупившись, спросил:

— Что замполиту скажешь?

— Ему — ничего. А Федору Иванычу скажу как есть, — отмахнулся старик. — Давай, ходи видселя! Да хранит тебя Господь, сынок!..

19

Предвечернее солнце клонилось к закату, когда Сверчок подошел к окраине городка. На улицах было пустынно, словно все местное население вымерло. Страх, поселившийся в жителях с началом войны, давно приучил их без особой надобности не покидать жилье. Перебегая от дома к дому, юноша стал осторожно пробираться к центру. Наконец среди приземистых одноэтажных строений он увидел старый особняк, в котором размещалось полицейское управление, где его держали в плену. Дальше идти было опасно, и он нырнул в густо заросший крапивой пустой дверной проем, ведущий в подвал длинного, полуразрушенного строения барачного типа. До войны в этом доме проживали семьи рабочих с местной деревообрабатывающей фабрики.

Все подвальное пространство барака было разделено на мелкие клетушки. Часть из них была заколочена досками. На других еще сохранялись двери с сорванными навесными замками. Обнаружив в дальнем угловом помещении, заставленном всяким ненужным хламом, густо затянутое паутиной крохотное оконце, Сверчок прильнул к нему.

Ожидание оказалось недолгим. О начале партизанской операции известил внезапный оглушительный обстрел из минометов. Скоро к ним добавился нестройный хор стрелкового оружия. Сухо затрещали винтовки. Залаяли пулеметы и автоматы. Явно не ожидавшие столь дерзкого нападения средь бела дня, гитлеровцы не сразу открыли ответный огонь. Впрочем, не видя противника, они все больше стреляли в воздух. Минометчики Тимофея Кручени, задолго до операции снабженные подпольщиками Вадима Скобцева нужными координатами, напротив, били точно по объектам, где располагались фашисты.

Все ближе доносились разрывы снарядов. Сидя в подвале, Сверчок продолжал следить за широкой улицей. Скоро, натужно кашляя выхлопными газами, по