Список имен с соответствующими датами. Одно имя на каждые сто лет, есть несколько удивительных пробелов в середине. В самом низу я вижу свое имя. Лючера-Элиза де Рикеза. Оно вписано недавно, это понятно по более темному цвету чернил, которые не успели побледнеть. Я смотрю на эти буквы в замешательстве. Гомер возглавляет список, Хицедар-лучник расположился всего в нескольких строчках от меня.
Носители, мои предшественники. Настоящие имена. Настоящие люди.
— Тут есть пропуски. — Я вопросительно смотрю на отца Никандро.
— Да. Наши записи несовершенны. Либо данные были утеряны, либо личность кого-то из Носителей осталась тайной.
— Как такое могло случиться? — Эта мысль поражает меня.
Он пожимает плечами.
— Возможно, они жили далеко от монастыря, воспитывались в язычестве или суеверии, оставались в неведении относительно своей судьбы. Может, они умерли — или были убиты — прежде чем смогли закончить свое Служение. Кому то ведомо?
— То есть это возможно. — Мой самый большой страх обретает плоть. Судьба — вещь слишком неуловимая, чтобы в ней можно было быть твердо уверенным. — Возможно умереть, не завершив Служения.
— О да. Из этих имен, — он проводит рукой над списком, — меньше половины совершили узнаваемый акт Служения. И большинство умерли молодыми. И в муках. Как Хицедар-лучник, который погиб от пронзившей его сердце стрелы.
Шансы не очень велики.
Острая боль возникает где-то внутри головы, боль беспокойства и невыплаканных слез, которые жгут глаза. Я зажимаю переносицу и говорю:
— Почему вы мне это говорите? Моя няня, она…
— Она твой страж. Леди Химена способна отдать за тебя жизнь.
— Она моя няня.
Конечно, она значит для меня гораздо больше, но сейчас я слишком устала и сердита.
— Стража выбирают в ближайшем монастыре, чтобы он присматривал за Носителем. В Оровалле, я уверен, в ее обязанности также входило следить за сохранением твоей неосведомленности на предмет неких пророческих материй. На самом деле, — он смотрит в темноту, — я бы предпочел, чтобы она ничего не узнала об этом разговоре. Оповестить и подготовить тебя в доступных мне пределах — мой долг как настоятеля монастыря Бризадульче, но в Оровалле на вещи могут смотреть иначе.
Однажды Химена уже вышла за рамки простой опеки.
— Она убила человека. Потому что он понял, что у меня есть Божественный камень. — Я внимательно смотрю на отца Никандро, но его лицо остается непроницаемым. Я добавляю: — Она его убила шпилькой.
Его лицо предательски дергается, что меня вполне удовлетворяет.
— Леди Химена — загадочная и удивительная женщина. — В его голосе слышны и уважение, и страх.
С его стороны было очень любезно встретиться со мной в столь поздний час и рассказать мне все, подвергая свою жизнь опасности. Я беру его за руку.
— Моя няня не узнает о нашей встрече.
Он пожимает мою ладонь в ответ, точно так же нуждаясь в уверенности, как и придавая ее. Несмотря на все эти ночные откровения, меня согревает тепло от знания, что у меня есть друг.
— Господь всегда делает мудрый выбор, дитя мое. Я помогу тебе по мере своих сил.
Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоить этот вибрирующий в моей груди страх.
— Если он всегда делает мудрый выбор, то почему столькие Носители потерпели неудачу? Почему иногда он игнорирует мои молитвы?
— Я не знаю, Элиза. Мы многого не понимаем о Божественном камне и его Носителях. Он знает больше, чем мы можем вообразить.
Такими же были слова Аньяхи, перед тем как Бог позволил ей умереть. У меня достаточно самообладания, чтобы не закатывать перед ним глаза, но я не могу заставить себя промолвить подходящие банальности. Верил бы он, что я достойный Носитель, если бы знал, что в моих мыслях постоянно возникают сомнения?
Табурет скрипит, когда я поднимаюсь.
— Благодарю вас, отец. У меня еще остались вопросы, но я слишком устала и… и мне надо подумать обо всем этом.
Он встает и берет меня за плечо.
— Погоди, у меня есть кое-что для тебя.
Он исчезает в темноте, а я зеваю и потягиваюсь. Надеюсь, что это копия «Откровения» Гомера. Я бы проштудировала ее с великим удовольствием. Разумеется, Химена не должна знать, что у меня есть эта книга, и я уже придумываю места, где ее можно было бы спрятать.
Отец Никандро долго не возвращается. Я слышу шелест пергамента, поворот ключа, скрип. Он возвращается в наш островок света, держа в руках маленький кожаный мешочек со шнурками, которые свешиваются между его пальцев.
Это не «Откровение». Я стараюсь не выглядеть разочарованной.
— Что это?
Он распутывает завязки. Три маленькие блестящие штучки со стуком падают на стол. Это ограненные камни размером с мой большой палец, тусклые в сумраке, но сверкающие в неверном свете свечи. Темно-синие. Очень знакомо. Я беру один из них, он холодный и твердый.
— Божественные камни, — говорит отец Никандро.
Перевожу дыхание. Они так странно смотрятся, находясь вне тела. Такие безжизненные и тяжелые.
— Этому монастырю выпала честь опекать трех Носителей. После их смерти их Божественные камни были отделены от тел. Вот этому, — он указывает на один из лежащих на столе, — двенадцать веков.
Странное ощущение — держать свою историю на ладони. И когда Божественный камень в моем животе пульсирует теплым приветствием, это так непохоже на холодную штуку в моей руке, что я вдруг осознаю, что это вместе с тем и мое будущее. Моя смерть.
Я бросаю его к двум другим и вытираю руку о платье.
Никандро складывает их в мешочек и крепко затягивает завязки.
— Никто, кроме Носителя, не способен совладать с силой Божественного камня. Не знаю, остается ли какая-то сила в старых, но они могут тебе понадобиться. — Он пожимает плечами и отдает мне мешочек.
Но я пока не готова принять их от него.
— А если я умру? Прежде чем завершу Служение.
— Тогда я заберу их обратно. Вместе с твоим.
Откровенность отца Никандро убеждает меня взять мешочек. Меня пугает его прямота, но в то же время теперь я как будто могу ему доверять. Я засовываю мешочек в карман халата.
— Могу ли я еще чем-то помочь вам сегодня, ваше высочество?
У меня сразу же урчит в животе, и я вздрагиваю от стыда.
Он усмехается:
— Мы, священники, работаем сверхурочно, и наши кухни никогда не закрываются.
Снабженная двумя гранатовыми булочками — одна в кармане, другая в руке — я возвращаюсь в свои покои. Я грызу булочку, идя по тихим коридорам, освещенным факелами, голова гудит от новых знаний: «Откровение» Гомера, провалившиеся Носители, охрана под личиной няни.
