не погибнешь при ритуале, то об идее влюбиться в кого-нибудь можешь забыть. Во всей мировой истории только двоим удавалось найти пару после сведения истинности, и явно потому, что мироздание решило пошутить, потому, что оба были…
— Подождите, — говорю я, понимая, что тону в этом ворохе информации. — А у людей вообще может быть истинность с гномом? Как это работает? Биологические виды же разные!
Выясняется, что в этом вопросе ректор все же плавает. То есть он знает, что у гнома может быть истинный-человек, но почему, объяснить не может. Настолько, что даже зовет на помощь вернувшегося от Зурга экзорциста:
— Господин Мэйлин тоже гном, — с легким смущением объясняет Урлах-тор.
Гном? Поворачиваюсь к экзорцисту только чтобы констатировать, что он не очень похож на ректора. Урлах-тор ниже меня раза в полтора, а маг, может, всего на пару сантиметров, да и то лохматая прическа эту разницу скрадывает. Комплекция, черты лица, цвет глаз — у ректора карие, у мага голубые — общего мало. С другой стороны, люди же тоже не все на одно лицо.
— Наполовину гном, — весело уточняет Мэйлин, поймав мой взгляд. — А на вторую половину человек. И я немного знаю, какая гадкая штука это истинность! Люби, значит, на кого тебе пальцем укажут, или умри! Невольно начнешь завидовать чистокровным людям, у которой такой пакости быть не может!
С этими словами он садится за стол и небрежно, двумя пальцами берет чашку. Видимо, раздумывает, наливать ректорский чай или нет. Сам ректор задумчиво молчит и смотрит то на мага, то на мою руку со шрамом от вилки.
— Человек-истинный подходит любому виду, — рассказывает маг, — что гному, что дракону, что грифону, что вампиру. Если брать аналогию из твоего мира, люди это как первая группа крови, она годится для всех. Правда, считается, что у чистокровных людей не бывает истинности между собой.
— Не… не бывает? — осторожно уточняю я. — А как же электричка истинности?
Ладно, чего уж скрывать. После того, как я увидела на похоронах Мымры Федора Ивановича, относиться к идее истинности стало как-то проще. Подумалось даже: а вдруг электричка приехала ко мне после того, как его затянуло в портал.
Но Мэйлин аккуратно ставит чашку на стол и повторяет с непонятным сожалением на лице:
— Не бывает истинности «человек-человек». Во всех задокументированных случаях потом выяснилось, что у одного из пары есть примесь крови другого вида.
Вот тут бы ему тактично промолчать. Как же! Молчание это вообще не про Мэйлина, я это уже поняла.
— Твой Федор, он тоже сначала подумал, что тебя притащило к нему, — взволнованно говорит маг, — мы стали искать, и… ничего. Истинность «человек-человек» это один шанс на миллион. Скорее всего, там кто-то другой, и ты его просто пока не встретила…
Мэйлин странно смотрит на ректора, но сейчас мне почему-то не хочется это анализировать. А что мне хочется, так это побыть одной и подумать, что Федор Иванович, наверно, не спроста не стал ко мне заходить, и ограничился запиской. Как будто истинность это…
Не успеваю додумать мысль, как в уголках глаз начинает щипать. Вскакиваю, и, сбивчиво извинившись, говорю, что внезапно вспомнила про какие-то срочные дела. Какие, я еще не придумала, но никто не настаивает. Урлах-тор и Аллет провожают меня взглядом, а чокнутый экзорцист решает проводить еще и физически: следом за мной вылетает в коридор и кричит:
— А ну стоять! Ты что, пошла реветь⁈ Дура! А, кто бы говорил! Стой! Я к вам двоим не нанимался таскать эти записки, и вообще!..
В самом деле, лучше бы он бегал за Галкой и кричал свои «флуктуация» и «эманация»!
— Достали вы со своей истинностью! — говорю я. — Вот всей толпой! И вообще я шла не рыдать, а… а… в библиотеку!
И я пафосно отворачиваюсь. Потому что одно дело это сказать «не рыдать», а второе это, собственно, не рыдать. Вроде и повода почти нет, но все равно как-то грустно и обидно — самое то, чтобы пойти помириться с библиотекарем и поискать про истинность самостоятельно. Решено, этим я и займусь. А ректором займемся потом, когда из его кабинета уберется толпа сочувствующих психопатов.
Но не тут-то было! Экзорцист не пойми как оказывается рядом и хватает меня за руку, пытаясь задержать:
— Да стой ты! Нет уж! Давай все-таки будем считать, что я не зря таскаю эти записки, и у тебя и Федора тот самый уникальный случай, который один на миллион… — с жаром говорит маг, а потом опускает взгляд и… — Ой! Что это у тебя?
— Шрам. Бывший муж. Вилкой, — устало поясняю я. — Очень не хотел разводиться.
Мэйлин вскидывает на меня глаза — голубые почти до прозрачности — и, хмыкнув, бесцеремонно перехватывает за запястье. Глаза больше не щиплет, зато от абсурдности ситуации хочется нервно смеяться.
Дожили! Теперь второй гном рассматривает мои шрамы! За день! Медом им тут намазано, что ли? Определенно жаль, что эти любители истинности и меток не познакомились с моим бывшим мужем, Петькой! Тем, кто воткнул вилку мне в руку, а потом прислал посылку с отрезанной кистью бомжа!
— Сожри ржавая гидра эту проклятую Академию Сумрак! — выдает экзорцист после долгих рассматриваний, после чего отпускает мою руку и задумчиво ерошит свои и без того лохматые волосы. — А, ладно! Разберемся! А Федора я все-таки стукну за нерешительность, пусть знает!
Глава 19
Чокнутый гном-экзорцист отвязывается от меня, только когда я перестаю расстраиваться из-за Федора Ивановича и обещаю прибить Мэйлина за его участие в моей личной жизни. Вот сейчас схожу к Зургу, возьму у него свой рабочий инвентарь и стукну экзорциста ведром за то, что лезет куда не надо!
— Другое дело! — фыркает маг и принимается хрустеть пальцами. — А то расстроенные женщины меня огорчают! У них грустные эманации!
— А разве эманации не у призраков? — уточняю я.
Не столько из интереса, сколько для того, чтобы собеседник наконец отвязался со своим активным сочувствием. Такие люди меня немного пугают — даже если они и не совсем люди. То ли дело ректор! Ушел к себе и сидит спокойно, чай пьет.
— У живых тоже есть, — говорит тем временем Мэйлин. — Это не эмоции и не аура, а что-то… не знаю, как сравнить. Вроде кругов на воде. У тебя эманации добрые и любопытные, а у этой Галгалеи такие, что хочется изгнать ее побыстрее!
Экзорцист вытаскивает из кармана сюртука стеклянный шар, заглядывает туда, небрежно подбрасывает и ловит. Видимо, это уже безусловный рефлекс при упоминании Галки.
— Ну,
