и сами полезли внутрь, переругиваясь и отряхиваясь на ходу от снега. Только бригадир поглядывал на мотовоз настороженно и недоверчиво.
— Шпунт, ты ничего не слышал на планерке… такого? — хмуро спросил он.
Головной техник бригады отрицательно помотал головой. Он тоже, как и все, радовался неожиданной передышке в бесконечной работе.
— Мазута сказал, на станцию какая-то лаборатория пришла, — продолжил бригадир, пристально глядя на техника. — Медицинская. Значит, ничего не слышал, да?
Техник снова отрицательно помотал головой и незаметно поежился. Бригадир вызывал в нем инстинктивный страх, как дикий зверь или, скорее, змея. Да он таким и был по сути, бригадир Боксер, диким кровожадным зверем, дуреющим от крови. И наделенным от природы острым звериным чутьем на опасность. Вот что ему не понравилось, кто бы сказал? Ну лаборатория. Ну медицинская. И что? Это же не мотозак со взводом «рексов», с собачками их, натасканными на людей? Вот если б пригнали мотозак, было бы кисло, а так — всего лишь лаборатория. Может, на сифилис снова будут проверять, или на психические обострения.
— Медики приехали, а охраны с ними нет, — задумчиво пробормотал Боксер. — Странно это… ладно, живи пока.
Техник снова поежился. Боксер любил заканчивать разговор именно так. И это была не шутка и не присказка, а самая настоящая действительность. Что и пугало.
Медики принимали, как обычно, в здании дистанции. Заняли один из кабинетов, положили у входа дезковрик — и вперед. Первым вызвали Комика из монтеров путей, тот пробыл внутри несколько минут, вышел радостный. Действительно медицинская проверка, медсестричка молоденькая, стройненькая да ласковая, похвастался, что даже подержался за нее маленько. Выписала ему направление в госпиталь — везуха! Народ, услышав новость, расслабился и загалдел. Комик — он, конечно, комик и есть, и насчет «подержался» наверняка выдал сильно желаемое за действительность, но направление в госпиталь — вот оно, реальное, с датой и печатью! Большинство начало тут же усиленно соображать, под какую смертельную болячку закосить, а Боксер с дружками зажали очередного бедолагу в уголок на «тренинг», то есть живой грушей. Им развлечение, бедолаге — пару дней синим ходить, и хорошо, если обойдется без треснувших ребер. Шпунт с ненавистью посмотрел в угол, но взгляд постарался сделать неприметным. Официально бригадиром считался он как самый технически подготовленный, но власть в бригаде держали совсем другие люди, и ничего с этим не поделать. У Боксера сила, а у него что?
А вторым неожиданно вызвали его самого. Он тщательно вытер подошвы о дезковрик — аккуратность у электромонтажников в подкорку забита — и неуверенно вошел. На него в упор, внимательно и изучающе глянули темные глаза из-под белоснежной шапочки. Медсестра, значит? Он внезапно почувствовал холодок промеж лопаток, как перед стычкой со шпаной.
Но медсестра оказалась именно медсестрой. Потребовала раздеться до пояса, быстро и профессионально ловко просветила, послушала. Потом легонько и совершенно неожиданно шлепнула по спине. Он невольно подпрыгнул. Больно, блин!
— Камешек в левой почке, а молчишь, — спокойно констатировала медсестра и склонилась над клавиатурой, замелькали быстрые и сильные пальцы. Сильные, странно знакомые…
Он невольно загляделся на нее. Женщин на дистанции приходилось нечасто видеть, так что вид нежной шеи и хрупких плеч его не на шутку возбудил. Комик хвастал, что немножко подержался… может, рискнуть? А как? И под каким предлогом? Охраны нет, в принципе, может и прокатить… не будет же она орать, если он случайно к ней прикоснется?
— Пальчики отчего черные? — рассеянно поинтересовалась медсестра.
А потом случилось чудо — она сама взяла его за руку! Посадила рядом с собой, развернула ладонь, чтоб получше рассмотреть обморожения. Он сидел и тихонько млел от удовольствия. И рассказывал, что у слаботочников пальцы всегда черные, потому что в перчатках не получается закрутить мелкие гаечки или установить ПМ-контакты. И потихоньку, незаметно пододвигался к ней. И даже, как бы случайно развернувшись, коснулся невзначай ее задницы!
— Что там за шум? Очередь делят?
Он поморщился и неожиданно для самого себя объяснил, отчего шум. Девушка мило склонила голову набок, прислушиваясь, он огромным усилием воли удержался от порыва ее поцеловать. А она встала, легко, словно невзначай оперлась на его плечо, прижалась на мгновение гибким телом — тонкие, но словно стальные пальцы неожиданно впечатались в мышцу — и у него по телу от касания женщины аж теплая волна прошла от плеча и до самых до пяток. Легкие, словно летящие шаги, дверь слегка скрипнула… Медсестра, выпрямившись, несколько мгновений изучала происходящее в углу… а потом негромко хлопнуло. И только тогда он понял, что не заметил, как у нее в руке оказался пистолет. Как, откуда и когда. В коридоре дистанции установилась мертвая тишина…
— Одевайся. И поговорим.
Он завороженно проследил, как исчезает — непонятно куда — пистолет. Медсестра, значит? Ну-ну, дураки работают на соседней дистанции! Такую жестокость он видел уже, давно, но на всю жизнь запомнилось! Штурмовой отряд «Спартак»! Не желаете ли, Вячеслав Шипунов по кличке Шпунт, заново познакомиться? И пальчики эти сильные, словно из железа выкованные, тоже на всю жизнь запомнились! Как крутанула его девочка на захвате, заорал, как баран на кастрации!
— Вячеслав Шипунов, бригадир монтажников интеллектуальных систем копейкинского завода «Реактивные системы», осужден военным трибуналом за вредительство с отягчающими, повлекшее гибель военнослужащих. На самом деле поддался на уговоры бригады упростить техпроцессы, то есть гнать брак. Грамотный, лично ответственный специалист, но слабовольный и беспомощный при управлении подчиненными.
— Если все знали, не многовато ли накатили? — угрюмо сказал он.
Медсестра смотрела на него, как ему показалось, насмешливо.
— Приговор по совокупности, все честно. Не оглашали, но учли, что самодур, семейный тиран и садист, когда в пьяном виде. И сами пьянки в ту же корзину.
Его бросило в жар. И это знают! Ну да, по пьянке на него словно помутнение находило, и выплескивалось все, что копил неделями в душе. Злоба на наглых подчиненных. Презрение к дуре-жене и злость на ленивых детей. Тихая ненависть к самодовольному начальству. Жлобство и тупость окружающих. Ну и летали тарелки по углам, как без этого. И не помутнение это было, если честно, все он осознавал. Куражился и приходил в восторг от своей крутизны. В одну из таких выходок он и познакомился со стальными пальчиками черноглазой девочки, век бы их не вспоминать. Неужели она самая? Быть того не может, что она тут забыла, на каторге?
— По совокупности, так тому и быть, — буркнул он. — Два года осталось, как-нибудь дотяну.
— А что с почками в госпиталь не обратился, если хочешь дотянуть?
— Пока терпимо, работаю, — все так
