этих событий, занявших всего несколько секунд. На его лице появилась довольная улыбка, он смотрел за спину пристава.
– Его опоили, – послышался голос Торотынского, но Трегубов уже не смотрел на друга.
Они со Столбовым обернулись, чтобы увидеть около трех десятков сектантов, появившихся на входе в сарай.
– Всем назад, освободите выход, – приказал Столбов.
Но люди медленно стягивались ближе к полицейским, кто-то из них держал в руках топор, кто-то косу, а кто просто палку. Здесь были и мужчины, и женщины разных возрастов. Они молчали, с ненавистью глядя на полицейских. Положение становилось отчаянным.
Столбов, повернулся и сделал шаг к Афанасию, он приставил револьвер к его голове.
– Ещё шаг – и я его застрелю, – предупредил он общину.
Толпа остановилась, люди переглядывались, не зная, как поступить, что делать дальше.
– Вперед, схватите их! – завопил Афанасий. – Они меня не застрелят, что они могут сделать? Вас больше, у них даже патронов столько нет.
Трегубов понимал, что Афанасий прав, расстояние было несколько шагов. Сколько он успеет сделать выстрелов? Два? Три? Люди снова зашевелились. Иван вздохнул от безысходности. Света в сарае стало больше. Кто-то раскрывал ворота шире.
– А ну, прочь, отсюда, а то зарублю! – неожиданно услышал он голос Семёнова, а затем и увидел его верхом.
Тот направил свою лошадь прямо на людей, его шашка была наголо. За ним ехал Петренко. У ворот Иван заметил спешившегося Сивцева. Люди попятились и стали разбегаться. Афанасий, воспользовавшись суматохой, тоже решил уйти потихоньку.
– Стой! Тебя мы заберём с собой, – приказал Столбов.
– Ну, что, Трегубов, страшно было без старших? – усмехнулся Семёнов, заметив Ивана.
– Но как Вы узнали? Откуда появились? – удивленно спросил урядник.
– Это я попросил Машу, когда уедем, поднять на ноги Сивцева – он рядом живёт – и объяснить, куда нужно ехать как можно быстрее, – ответил пристав, пряча револьвер в кобуру.
Трегубов последовал его примеру и подбежал к Михаилу, который никак не мог справиться с веревками, которыми был привязан подросток. Иван наклонился и посмотрел на рану Торотынского: вместо дырки на ноге был вспучившийся ожог.
– Этот живой, ранен в плечо. Кто его подстрелил? – послышался голос Сивцева, который осматривал мужика в холщовой рубашке.
– Трегубов, – ответил пристав, – его тоже заберем за нападение на Торотынского.
С помощью Ивана узлы стали поддаваться, а сам Пётр внезапно пришёл в себя. Первым делом он бросил взгляд вниз и облегченно вздохнул, потом повернул голову и заметил Михаила.
– Барин?
– Ты как здесь оказался, идиот?
Петька осознал, что он был привязан, а барин вместе с Трегубовым его пытаются отвязать. В глазах подростка заблестели слёзы, он всхлипнул, поняв, что произошло:
– Я это… Я не хотел.
– Зачем ходил сюда, дурень? – снова спросил Торотынский.
– Так они привечали ласково, угощали, говорили, я на их святого похож.
Михаил ничего не сказал на это, только громко выдохнул, продолжая распутывать верёвки. Ивану внезапно показалось, что кто-то рядом дышит. Он снова положил руку на кобуру и двинулся в темноту к задней стене сарая. Уже отчетливее Трегубов услышал тихий стон .
– Алексей Владимирович, нужен огонь, здесь кто-то есть!
Сивцев перестал перевязывать скопца, подошел к костру и выбрал щепку.
– Быстро погаснет, – предупредил он, подходя к Ивану.
Небольшое пламя осветило скамью, похожую на ту, к которой был привязан Петька, только скамья стояла как надо, горизонтально. На скамье лежал человек. Сивцев отбросил щепку:
– Трегубов, берись за ноги, давай на свет его!
Они вынесли тело из сарая и положили на траву. Это была Дуня! Хотя узнать её было трудно: абсолютно белое лицо, запавшие щеки и запавшие глаза с синими веками, спутанные космы волос. Женщина была босая, одетая только в длинную рубаху, по центру которой расплылось огромное пятно.
– Это Дуня! Господи, что с ней? – пробормотал Трегубов, опускаясь на колени рядом с телом. – Что с ней будет?
К ним молча подошёл Столбов, он приподнял подол рубахи, посмотрел несколько мгновений и покачал головой:
– Всё сожгли, но кровь так и не остановили, мерзавцы!
– Но как же так, она же была недавно такая живая, она же пришла к ним сама, как они могли такое сделать? Зачем? Как люди вообще такое делают?!
– Вставай, Иван, пошли, – Сивцев положил руку на плечо Трегубова, – дел ещё много, а она уже умерла.
15.
Невеселые мысли Трегубова о бренности жизни и не избирательности смерти прервало появление Столбова:
– Всё записал?
– Да.
– Отлично, завтра мы должны быть в Москве.
– Но завтра же воскресенье! – удивился Трегубов.
– Именно. А скачки и проходят по воскресеньям. Я уже взял билеты во второй класс. Семь часов до Москвы – это очень быстро. Увидим новый ипподром, говорят, это архитектурное чудо.
– Я уже видел его. А в исторический музей успеем попасть? – внезапно спросил Иван.
– Иван, конь пропал у Минина – помнишь? – а не у Александра Македонского.
– Хорошо. Надо так надо, – ответил Иван.
Они стояли у помпезного двухэтажного здания, в центре трибун которого располагалась огромная Императорская ложа. Ипподром перестроили пару лет назад, и теперь его тульский собрат казался Ивану просто деревенским захолустьем. Пристав всё время оглядывался, поэтому Иван спросил его:
– Мы что, ждём ещё кого-то?
– Да, – рассеянно ответил пристав. – Ага, а вот и он! Успел до забега.
Трегубов обернулся посмотреть, кого имеет ввиду его начальник.
– Так это же Минин! Наш подозреваемый!
– Пока наш пострадавший, – Столбов неодобрительно посмотрел на Ивана.
– Здравствуйте, господа полицейские, – поздоровался подошедший помещик, всем своим видом выражавший недовольство. – Ну – с, Илья Петрович, Вы готовы пояснить, зачем вытащили меня из поместья в Москву?
– А разве просто скачек недостаточно? Разве это не Ваше увлечение?
– Мне это нравится. Но тогда, когда я сам хочу этого. А сейчас, поверьте, не хочу. Мне это всё напоминает о несчастном происшествии с моим жеребцом. Это мне неприятно!
– Я Вас пригласил, поскольку сегодня, быть может, мы прольем свет на его исчезновение, – примирительно сказал Илья Петрович.
– Ну, что же, хорошо, если так, – без особого доверия в голосе согласился Минин.
– Идёмте, господа, а то, не дай Бог, забег начнётся, – пригласил Столбов следовать за ним.
– А мы что же, не на трибуны? – несколько удивился помещик.
– Нет. Смотрите, вон там, – пристав указал на пространство, где должен был начаться новый забег. – Вы ничего не видите знакомого?
– Нет. Дорожки, как дорожки. Что в них необычного?
– Смотрите дальше, на лошадей, которые будут участвовать.
– На лошадей? И что там? Нет, постойте. Но это же… Разве это не Буцефал?! Вон там. Это он!
– На скачки заявлен, как Буканьер, – сказал Столбов.
