Книга Убийства на водах - Полина Охалова

— Однако светские дамы наши большей частию питаются платонической любовью, а платоническая любовь — самая беспокойная, — улыбнулся Печорин. — Впрочем, как сказал как-то мой друг, наверняка знакомый Вам доктор Вернер, женщин можно уподобить Тассову заколдованному лесу. Только приступи, на тебя полетят со всех сторон такие страхи, что боже упаси: долг, гордость, приличие, общее мнение, насмешка, презрение… Надо только не смотреть, а идти прямо, — мало-помалу чудовища исчезают, и открывается перед тобой тихая и светлая поляна, среди которой цветет зеленый мирт.

Беседа стала общей, Белинский присел в кресло у постели больного, вставлял реплики редко и неохотно. Разговор перескакивал с темы на тему и в какой-то момент свернул на сегодняшний инцидент в галерее. Ефремов высказал мысль о том, как хорошо, что дело удалось уладить «без драки». В этот момент Белинский вскочил и опять заходил по комнате, заговорил, раскрасневшись: «Ты думаешь, я должен был по-христиански подставить этому офицеришке вторую щеку? О нет, за такую обиду надо потребовать крови своего обидчика, его предсмертных содроганий, его предсмертных стонов; чтобы отмстить ему, можно поставить на лотерею резни свою жизнь, свою будущность, свое человеческое назначение!»

— Однако, мы уже, кажется, утомили нашего любезного хозяина, — заметил Андрей Михайлович.

Действительно, Сатин был бледен, на лбу его проступил пот. Вероятно, он опять испытывал приступ ревматических болей.

Фадеев и Печорин попрощались и вышли, не дожидаясь других гостей, которые задержались у постели больного.

— Да, господин Белинский умен, суждения его проницательны, но темперамент-то какой бешеный! Какие нынче литературные критики пошли неистовые, — поделился впечатлением Андрей Михайлович. — Теперь уж не знаю, может, лучше бы, чтоб он сочинений Леночки не читал и не разбирал, а то пришибет еще ненароком своим горячим словом!

— Да, господин Белинский горяч, и, кажется, женский пол не слишком жалует, по крайней мере, имеет к дамам какие-то свои счеты…

Фадеев звал Печорина к себе обедать, но тот отговорился тем, что обещал непременно зайти к доктору Вернеру, и откланялся.

Глава десятая. За обедом

Вернера Печорин дома не застал, служанка сказала, что доктор пошел обедать в гостиницу и ждет его там. Подгоняемый чувством голода, а еще больше — желанием обменяться с доктором новостями, Печорин зашагал по направлению к шестиколонному входу в здание Ресторации, античным колоссом возвышавшемуся над купами молодых липок бульвара.

Вернер уже выпил рюмку хересу для аппетита и принимался за «греческий розбивъ», как значилось в меню. Печорин спросил себе стопку водки, и заказав фазанье жаркое и бутылку лафиту, сообщил:

— У меня есть новости, интересные, думаю, для Вас, доктор. Но сначала Ваша очередь. Что Вам наболтали о Раевиче словоохотливые пациенты?

Вернер пересказал воспоминания вдовы Зубовой о капризах и припадках балованного мальчика Васи, прибавив к ним свои подозрения, вытекающие из собственных наблюдений над поведением Раевича за зеленым столом.

— На первый взгляд, мысль о том, что Базиль может оказаться нашим злодеем, представляется невообразимой, но при более глубоком размышлении видишь, что предположение не такое уж и дикое…

— Да, дорогой доктор, человек — существо весьма непредсказуемое.

— А Ваша новость в чем состоит?

— В том и состоит, что пришлось познакомиться еще с одним умным, но странным созданием, — и Печорин рассказал о ссоре в галерее и своем визите к Сатину.

— Господин Белинский тоже может вызвать подозрения: при определенных условиях он легко впадает в ярость и при том, что возвышенно вещает о женском идеале, испытывает, судя по всему, стойкую неприязнь к дамам из плоти и крови.

— Ну последнее-то немудрено при болезни, погнавшей его на воды, — сказал доктор, отодвигая тарелку. — Врачебных секретов выдавать не буду, скажу только, что пришлось ему попринимать меркурий. Правда, доктор Мойер сомневается в справедливости московского диагноза — возможно все это только проказы геморроидальной лимфы или следствие долгих простуд. Многие болезни, особенно при начале своем, имеют сходные симптомы. Но Раевич-то более подозрителен, чем Ваш литератор, если вспомнить о Верином браслете и сережке девицы Песцовой в ящичке его бюро. Господи, теперь на каждого знакомого смотрю с предубеждением. Ох, лучше бы это были черкесы, ей богу.

— Я все думаю об этом «моральном помешательстве». Может, вирус такого помешательства заложен в каждом? Человек на удивление охотно мучает другого, а иногда и себя самого. Иногда засомневаешься, создан ли он по подобию божиему или человек просто зверь на двух ногах в мундире или сюртуке и любит закусить другим зверем, иногда и двуногим.

— Я слышал в Европе, особливо в Англии, появились целые кружки людей, которые отказываются употреблять в пищу мясо, и называют это пифагорейской диетою. Одни практикуют ее для здоровья, а другие из соображений высоконравственных. Эта мода завезена, кажется из Индокитая.

— Les herbivores!15 Забавно. Но даже если все люди станут травоядными и будут жалеть каждую кошку и блошку, я думаю, они не откажутся от удовольствия мучить и убивать друг друга. Может, напротив, когда утратят возможность наслаждаться ростбифом с кровью, начнут еще сильнее жаждать крови ближнего своего.

— Не слишком Вы верите в прогресс, как я вижу.

— Нет, я вполне допускаю, что паровые экипажи, пироскафы, самоходные повозки — все это будет, может, еще и на нашем веку. Но хоть бы человек и по воздуху выучился летать, он ни за что не пожертвует страстью властвовать, уничижать и уничтожать другого. Я думаю, вам, Иван Иванович, это известно лучше, чем кому бы ни было. Вы мало того, что доктор, знающий из какого гнилого мяса человек сделан, Вы еще и прозваны Мефистофелем.

Их невеселая беседа была прервана радостным возгласом:

— Ба, кого я вижу! Печорин, Григорий Александрович! И Вы тут серной водичкой пробавляетесь! — к столу, за которым сидели собеседники, приблизился офицер в гвардейском мундире и рукой на перевязи.

— Поручик Марков! Вот неожиданная встреча! Знакомьтесь, Иван Иванович, — гвардейский поручик Марков, Алексей Семенович — храбрый офицер, товарищ мой, на левом фланге вместе служили когда-то. А это доктор Вернер, знаменитый местный эскулап!

Увидев, что доктор поднимается из-за стола, Печорин воскликнул:

— Вы куда, доктор, посидите с нами! Сейчас шампанского спросим ради встречи!

— Нет-нет, я пойду, у вас свои будут разговоры и воспоминания, не хочу мешать. Григория Александровича я завтра у себя жду, продолжим наши беседы. Приятно было познакомиться, господин поручик, — поклонившись Маркову и надев шляпу, доктор вышел.

Печорин с Марковым сидели долго, вспоминая минувшие дни, военные вылазки, дружеские попойки, боевых товарищей — кто ранен, кто убит, кто награжден.