нанесённый толпой тоже мой; во-вторых, выпивка моя (я ведь надеюсь ты заметила, сколько её льётся сегодня мимо стопок?); в-третьих, талант Черта Ивановича, кто раскрыл? Ты? Нет! Я раскрыл! Внял мольбам нечестивого дать ему шанс проявить себя на поприще иномирских песен и плясок. И, пожалуйста, раскрыл талант. А ведь на моём месте не каждый бы рискнул бы! В-четвёртых, гонорар Черту Ивановичу кто должен платить? Ты? Нет, я должен платить. В-пятых…
На «в-пятых» я сдалась, поскольку побоялась, что после того, как Баюн пересмотрит свои расходы и доходы, он может решить, что слишком расщедрился с моими комиссионными. — Ладно, ладно, десять, так десять! — закивала я. — Я ведь просто спросила, — пошла я на попятный. После чего быстренько сменила тему: — А я, кстати, уже поговорила с Сатаной.
— И как? — тут же заинтересовался Баюн.
— Как я и рассчитывала, он набивает себе цену, — усмехнулась я. — В связи с чем у меня не только развязаны руки, но и имеются вполне благовидные основания, чтобы обратиться за помощью ещё и к Кощею, — расплылась я в самодовольной улыбке.
— В том смысле, что он не сможет предъявить тебе претензии, что ты, мол, действовала за его спиной? — мгновенно понял мою задумку ученый кот.
— Вот именно, — кивнула я. — И кроме того, чем дольше Его Адовство ломается, думая, что он заставляет томиться меня в безызвестности, тем больше будет у Рауля времени, чтобы отыскать гриф РДАДО, — напомнила я своему собеседнику.
— А ты уверена, что Его Адовство просто ломается? — обеспокоился. — Не может так выйти…
— Нет, не может, — покачала я головой. — Он просто был очень зол на меня, вот и решил проучить.
— Очень зол? На тебя? — удивился кот Баюн. — Так ты, оказывается, ещё и специально подстроила, чтобы он решил тебя проучить и не сразу согласился?! Ну подруга, ты меня просто пугаешь! — с восхищением уставился кот на меня. — Как чётко ты всё просчитала!
— Искренне говоря, — смущенно потупила я взор. — Я уже после того, как его разозлила, поняла, как замечательно всё вышло. Так что это было скорее наитие, чем расчёт.
— Наитие так наитие, — согласно закивал кот, с озорным блеском в глазах, который громче любых слов сказал мне, что он не верит в наитие. — Ну же, не томи, Ди. — Давай, выкладывай детали. Расскажи мне скорей, как ты заставила хитрейшего и величайшего из демонов под свою дудку плясать?
И я рассказала.
— Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! — Баюн несколько минут не мог успокоиться, так сильно он смеялся. — Ну подруга! Ну даёшь! — ухахатывался он, колотя лапами по столу. — Обсатанила самого Сатану!
Я же в ответ лишь удрученно вздохнула, потому что, хотя в устах Баюна «обсатанила самого Сатану» и звучало как комплимент, я это комплиментом не считала. Как не посчитала я комплиментом и замечание Его Адовства, что мы с ним друг друга стоим.
— Гм-гм, — прочистила я горло. — Баюн, ты ведь в курсе, зачем я пришла?
— Но мы же договаривались до полуночи, — кот мгновенно погрустнел.
— И уже полночь, — напомнила я. — Ты твоей новой звезде сам скажешь, что ему придётся на сегодня закруглиться с концертной деятельностью, или мне ему сказать?
— Ди, ну можно, хотя бы ещё один часик, — заканючил кот-великан жалобно-слезливым голоском, глазки его при этом стали такие умоляюще-умилительные, что дали бы фору глазкам любого трёхлетнего сорванца, вымаливающего у своей матери сладости прямо перед обедом. — Ну пожа-ааааалуйста!
— Баюн, — вздохнула я. — Ты прекрасно знаешь, какой сложный у меня сегодня был день, поэтому ещё часик я не выдержу. Усну. А мне обязательно надо ещё и с Раулем поговорить. А без Черта Ивановича я его вызвать не смогу, — напомнила я. — Поэтому прости, друг, но прямо сейчас иди и объявляй, что артист, мол, устал, в связи с чем, мол, приходите завтра. Или хочешь, я пойду и объявлю? — предложила я.
— Не надо, я сам, — тяжко вздохнул кот. И грустный, как дождливое утро поздней осенью, покинул ВИП кабинку.
Глава 9
Едва только Рауля доставили в приграничную крепость — он сразу же почувствовал, что в этом месте обитает нечто невероятно древнее и неописуемо мрачное. А если ещё точнее, он понял это ещё на подъезде к крепости, когда неожиданно смолкли все до единой птицы и вдруг разом куда-то исчезли все жужжащие ему на ухо, ползающие по нему и кусающие его насекомые, от которых ему, закиданному сеном, не было спасения всю дорогу. Не то, чтобы он был против того, что они наконец-то оставили его в покое, однако не отметить этого странного факта — он не мог.
Как не мог он не обратить внимания и на тот факт, что окна крепости показались ему похожими на чёрные бельма ослепших глаз. И на то, что едва телега, на которой его везли, пересекла двор крепости, скрип её вдруг стал походить на зловещий полушёпот-скрежет, в котором явственно, монотонно и неумолимо снова и снова различались три слова: смерть, прах и тлен.
Рауль так и не понял, почему он вдруг впал в бессознательное состояние, знал лишь, что когда он вновь пришёл в себя, то обнаружил себя лежащим на скудной кучке грязной соломы в мрачной темнице. При этом спеленатое верёвкой тело его крутило и ныло, а голова невыносимо болела. «Смерть, прах и тлен. Смерть, прах и…» — продолжало стучать в его голове. Мозг, казалось, зациклился на этих словах и, чтобы Рауль не делал, он не мог от них избавиться. Для того, чтобы хоть как-то отвлечься, он начал извиваться как червяк, пытаясь хотя бы немного ослабить верёвки. Ему достаточно было ослабить их совсем чуть-чуть, и тогда бы он как-нибудь изловчился и, несмотря на связанные руки, попытался бы хоть на пол дюйма, но всё же выдвинуть лезвие меча-кладенца из ножен. После чего до полного освобождения было бы рукой подать. По крайней мере, он надеялся на это. Однако, к сожалению, его героические многочасовые извивания, катания по полу и кувыркания так и не увенчались успехом: заговоренные веревки не уступили ему ни йоты.
Выбившись из сил, Рауль прислонился к холодной стене, закрыл глаза и постарался сосредоточиться на своих способностях к прекогниции. Он понимал, что его слабый дар предвидения вряд ли поможет ему освободиться, но на безрыбье, как говорится, и рак — рыба. Кроме того, лежать, погрузившись в свои ощущения, пытаясь при этом уловить малейшие вибрации — было единственным, на что он был способен на тот момент. Тем не менее, его снова ждала неудача, едва только он
