Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
Появлялись и злые анекдоты, высмеивавшие старческую немощь, болезни… «Я вижу, что Индира Ганди, но здесь написано – Тэтчер!..», «Передаем распорядок дня дорогого Леонида Ильича: в шесть часов утра Леонид Ильич сходил по малой нужде, в семь часов – по большой, в восемь часов наш дорогой Леонид Ильич проснулся».
Брежнев не был ни ритором, ни литератором. Его сильной стороной были «организаторские способности» – насущный хлеб комиссаров. «Моя сильная сторона – это организация и психология», – признавался Брежнев Федору Бурлацкому. И все-таки Брежнев создал официальный язык своей эпохи, который точно выражал ее суть и надолго остался в народной памяти. Именно Брежнев канонизировал обращение «дорогие товарищи». Именно он затер до блеска штамп «с чувством глубокого удовлетворения». Брежнев завел ритуал постоянных встреч на аэродроме, когда прилетали не только сам Брежнев или главы иностранных государств, но и товарищи по Ореховой комнате. В программе «Время» об этом сообщалось неизменными словами: «На аэродроме его встречали товарищи…» – тут шел список товарищей, завершаемый железной формулой «и другие официальные лица». Андропов, придя к власти, тут же отменил этот обряд.
Именно Брежнев стал постоянно говорить о «духовности», которую Глеб Жеглов, наверное, считал «поповским словом», как и «милосердие». Не кто иной, как Брежнев ввел в употребление дружеские поцелуи при встрече официальных лиц – и троекратные, и однократные, продолжительные, взасос. Он целовался с Живковым и Гереком, с Корваланом и Помпиду. Всем запомнился неожиданный, сенсационный поцелуй Брежнева и Картера 18 июля 1979 года, в Вене, после подписания договора ОСВ-2. Картер – не Гусак, не Живков и даже не Помпиду. Администрация Картера, в отличие от команд Никсона и Форда, держала курс на конфронтацию с Советским Союзом. Советская пропаганда относилась к улыбчивому президенту критически, сам Картер не раз «вмешивался во внутренние дела Советского Союза», разъяренно критиковал брежневиков за «нарушения прав человека». Их отношения нельзя было назвать дружескими. Казалось бы, тут не до поцелуев. Брежнев был уже серьезно болен, не мог вполне себя контролировать. Картер первый потянулся к Брежневу с объятиями. Леонид Ильич ответил – и они поцеловались. Потом Брежнев спрашивал Суходрева: «Скажи, Витя, ничего, что я с Картером расцеловался? Но ведь это он первый…». Любопытно, что представители советской делегации в тот день даже держали пари – состоится ли поцелуй лидеров двух противоборствующих систем? Даже поклонник этикета Громыко написал в мемуарах: «Не успели они еще привстать, как я задаю министру обороны СССР Дмитрию Федоровичу Устинову – мы стоим чуть сбоку – вопрос:
– Как думаешь, расцелуются или нет?
– Нет, – слышу в ответ, – незачем целоваться.
– Не уверен, – ответил я. – Хотя согласен, необязательно прибегать к этому жесту.
Но нас обоих в общем приятно удивила инициатива, которую проявил Картер. Договор скрепился поцелуем – в зале раздались аплодисменты».
Освобожденного Корвалана Брежнев поцеловал дважды. После первого поцелуя отступил на пару шагов, вгляделся в лицо чилийского гостя и с восклицанием «Корвалан!» снова бросился на него.
«Леонид Ильич, Корвалан – политик не слишком влиятельный, может быть, не стоило так долго с ним целоваться? – обратился к генеральному Громыко. – Ты прав, политик он – так себе. Но как целуется!» – поцелуйный ритуал обыгрывался во многих анекдотах. Думаю, анекдоты – даже самые ядовитые – не вредили репутации Брежнева, напротив, канонизировали его как «фольклорный элемент». Напомню, что ни о ком в истории не рассказывали столько анекдотов – и весьма злых! – как о церковниках. И церковь осталась самым прочным институтом новой эры. Да, Брежнев был важным героем смеховой, карнавальной культуры ХХ века, и в рассказе о нем обращения к анекдотам неминуемы и уместны. Самая известная пародия на брежневские поцелуи – это, конечно, выходка художника Д. Врубеля, изобразившего поцелуй Брежнева и Хонеккера на разрушенной Берлинской стене в 1989-м. На плакате с этой картиной была подпись: «Господи, помоги мне выжить в объятиях этой смертной любви!» Наверное, в наше время невозможно существование в масскультуре столь страстно целующегося политика без гомосексуального подтекста. Во времена Брежнева эта тема в СССР была настолько маргинальной, что даже в шутках о целующемся генсеке голубых мотивов не было.
Время политических ошибок и упущенных возможностей началось для Брежнева во второй половине семидесятых. Усугубление болезней Леонида Ильича совпало с нелепым, необоснованным возвышением Черненко – добротного партийного аппаратчика, не имевшего ни авторитета, ни управленческого кругозора, ни гуманитарных талантов. Вплоть до своей «безвременной кончины» в марте 1985-го Черненко будет балластом Политбюро. Он окажется честолюбивым: будет издавать в год по книге, красоваться в газетах, будет получать премии и ордена. Все видели необоснованность почестей Черненко. Здравицы в адрес Константина Устиновича звучали особенно лицемерно, уничтожали авторитет партии и государства. Черненко станет генсеком, продержится на посту менее полутора лет, но и за этот срок успеет наградить себя третьей по счету звездой Героя Социалистического Труда. Без юбилея! Не только профессиональных качеств, но и обыкновенного житейского чувства меры не было у этого политика, ставшего пародией на Брежнева.
Отставка А.Н. Косыгина в 1980-м казалась обоснованной: Алексей Николаевич был смертельно болен. Но сменил Косыгина крепкий старик Николай Александрович Тихонов. Правительству была необходима смена поколений – а Брежнев доверил высокий и ответственный пост удобному днепропетровскому товарищу. Тихонов, в отличие от Черненко, был цепким руководителем, вырос и сформировался в заводской инженерной среде. Он был из плеяды героев индустриализации, выдвиженцев Сталина. Трудолюбивый специалист, он честно защитил докторскую диссертацию, честно вгрызался в дела отрасли. Как инженер-металлург дважды получил Сталинскую премию, первую – в военном 43-м. Но во главе правительства уместнее был бы руководитель, способный дать системе народного хозяйства новый импульс развития. Таким был Косыгин двадцать лет назад. В 1980-м таким человеком, возможно, мог бы стать Владимир Иванович Долгих – коллега Тихонова по металлургии, давненько знавший и уважавший Николая Александровича. Но для постаревшего Брежнева назначение Долгих было слишком смелым шагом: Тихонова он знал уже полвека, Тихонов несколько лет был первым заместителем Косыгина – значит, в курсе дела, значит, не подведет. Логика усталого, угнетенного болезнями ума. Тихонову в 1980-м было семьдесят пять лет. Разве можно представить, чтобы Сталин поставил во главе правительства семидесятипятилетнего? На партийном языке это называется так: кадровая политика буксует.
Долгое время Брежнев видел своего наследника в шестидесятилетнем Щербицком. Во-первых, Леонид Ильич, начинавший партийную карьеру в Днепропетровске, симпатизировал и покровительствовал украинским товарищам. Во-вторых, не вызывала сомнений компетентность Щербицкого, умение управлять пятидесятимиллионной, индустриально развитой страной. Владимир Васильевич Щербицкий многим был обязан Брежневу. Он с 1961 года был председателем Совмина Украины, кандидатом в члены Политбюро. Был вторым человеком на Украине после первого секретаря Компартии УССР Подгорного. Но, когда Подгорного перевели в Москву, Украину возглавил не Щербицкий, а Шелест – секретарь Киевского обкома, который и не помышлял о Политбюро. Щербицкий, пожалуй, громче всех из крупнейших политиков СССР критиковал абсурдную хрущевскую реформу, разделившую обкомы на промышленные и сельские. Хрущев не преминул наказать бунтаря: Щербицкого сняли с должности предсовмина Украины. Владимир Васильевич с инфарктом отправился в любимый Днепропетровск, возглавил там «промышленный» обком. Честолюбивый политик получил серьезную травму. Но после отставки Хрущева старые друзья не забыли о Щербицком. Он возвращается в кабинет премьер-министра Украины, работает в связке с Шелестом, снова становится кандидатом в члены Политбюро. Брежнев уже готовил «воцарение» Щербицкого на Украине. В 1972-м Шелеста переводят на работу в Москву – заместителем Косыгина. Для Шелеста эта была годичная синекура перед отставкой. А Щербицкий надолго закрепился на киевском «престоле». Владимир Семичастный, отставленный Брежневым с поста председателя КГБ, долго работал в Совмине Украины. Он имел основания обижаться и на Брежнева, и на верных брежневиков и не скрывал камня за пазухой. Но о Щербицком написал так: «Щербицкий по эрудиции и культуре стоял выше Шелеста… Щербицкий – это служака и холуй, верой и правдой служивший Брежневу. Его преданность доходила до того, что он не возражал ни на одно, даже глупое, предложение Брежнева. Но интриганом Щербицкий не был. На Украине хватало и без него такого сорта людей». При Щербицком Украиной правили днепропетровцы, которые и для Брежнева были земляками. Все министерства, все отделы ЦК на Украине возглавляли днепропетровцы. В нештатных случаях днепропетровец становился первым замом при чужаке-министре. Так было. Щербицкому удавалось отстаивать интересы Украины весьма эффективно. Экономический потенциал республики за 17 лет правления днепропетровцев вырос. Все в республике знали об увлечениях Щербицкого – футбол и голуби. Жена его – директор школы, была настоящим педагогом. В.В. Гришин вспоминал, что в верхах ходили слухи о планах Брежнева, которые мы можем назвать дэнсяопиновскими. Леонид Ильич все-таки собирался на покой, оставив за собой почетную, специально придуманную должность – Председатель ЦК КПСС. А генеральным (или – первым) секретарем, ферзем при короле, он собирался поставить именно Щербицкого.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
