я был знаменит, я тебя устраивал», — упрекнул он как-то Гедвику, и она смеялась всякий раз, вспоминая об этом.
— Похоже, что я влюблена, — как-то доверилась она отцу.
— Вот и хорошо, — ответил он.
Она видела, что он и в самом деле рад.
— Ты мог бы сфотографировать для меня Романа?
В глазах отца блеснул профессиональный интерес:
— Я представляю себе, что в руках он должен держать большой кувшин.
— Кувшин? — удивилась Гедвика. Она вспомнила тот их кувшин, серебряный, пузатый, упорно не поддающийся чистке. — А ведь ты прав… Прекрасный расписной кувшин.
Зоотехник толковал о излишних помехах в работе, но дети все-таки посетили их ферму. И зоотехник пришел в шляпе и в новых ботинках.
Для детей испекли торт величиной с тележное колесо и купили ящик содовой. Потом выяснилось, что вместо торта следовало бы купить еще один ящик красного лимонада.
Поросята привели детей в восторг. Кое-кому перепал и подзатыльник. Панкова, та вообще чувствовала себя в толпе этой мелюзги как дома.
Захлопнув дверь автобуса за последним неугомонным мальчишкой, зоотехник глубоко вздохнул и наконец-то снял шляпу. Из ветеринарной аптечки он извлек две бутылки бургундского.
— За тех поросят, которые у нас не родились, — произнес он над первой рюмкой. И искренне добавил: — Сволочи.
Прежде чем подоспело время для песен, Гедвика торжественно распаковала таинственный пакет: новехонький молоток, здоровенный гвоздь и Роман в золотой раме. Он стоял с воинственным видом, обхватив, руками расписной кувшин, и казалось, вот-вот трахнет им об землю. Впрочем, всем уже было известно, что трогательная нежность вовсе не в его характере.
Гедвика вколотила молотком гвоздь в белую стену и повесила фотографию.
— А теперь можно начинать все сначала, — сказал зоотехник.
— Почему бы и нет, — подковырнула его Пилатова. — Еще один диплом на этой стенке как раз поместится.
И она была права.
— Главное, купи на рынке стоющего молодого кабана. Если поросята от него пойдут дохлые, будешь иметь дело со мной. — Панкова смерила зоотехника значительным взглядом и скрестила руки на груди.
— Что ж я, в самое нутро ему должен заглянуть? — отбивался зоотехник.
— А на кой ляд мы тебя здесь держим?
— А ни на какой. — Зоотехник отхлебнул вина. — Я вам вот что скажу… Я ведь мог недостающих поросят взять с потолка. И титул был бы у нас в кармане.
— Попробуй только! — Голос Панковой плавно набирал обороты. — Ты меня, похоже, еще не знаешь!
Они еще попрепирались, но, в конце концов, дружно затянули песню.
А вечером, перед сном, Гедвика наконец дочитала это стихотворение:
И на басовой
медвяной струне
тихое сонное
под сурдинку.
Будет в ромашковом
маковом сне
баюшки-баю
хмельная
шмелинка.
Ей снилось, что она повстречала эту девушку, которая пишет стихи. Но как только она проснулась, ей вспомнился Роман. Она знала, что он помнит ее и ждет с нетерпением.
— Ну, как фото? — спросил отец за завтраком.
— Понравилось, — отвечала Гедвика.
Отец с трудом удержался от гордой улыбки, а мать не знала, о чем говорят эти двое.
И снова была пятница.
Ян Костргун, «Конь-качалка», 1976.
Перевод Ю. Преснякова.
Иржи Кршенек
Иржи Кршенек (Р. 1933) — чешский прозаик, кино- и телесценарист.
Дебютировал в 1963 году романом-хроникой о партизанском движении в Подбескидском крае. Сборник рассказов «Пропавшее воскресенье» (1967) и новелла «Синий парусник» (1968) также созданы на военном материале.
В сборнике рассказов «Время озимых» Кршенек возвращается к простому крестьянину, к его жизни, нравственным ценностям, которыми он руководствуется, — возвращается, однако, лишь для того, чтобы через этот тип людей, и прежде всего — его нравственным масштабом, измерить современный мир, его относительность и неопределенность. Измерить мерой, во всем истинной, основательной и строгой.
В сборнике рассказов «Пиво в разлив продают во дворе» (1969), так же как в романе «Дички» (1973), углублен взгляд на человека, попавшего в трагическую ситуацию, преодолеть которую ему не под силу. «Дички» (на русский переведен в 1976 г.) — не традиционный роман-хроника времен войны против фашизма, это своеобразный тип баллады, где главное — опять-таки психология, образ мыслей людей, которые по-своему, каждый индивидуально, пережили войну и конфликт уродства войны и естественной человеческой гуманности. Понимание автором значительной роли детали, ограждая его от сентиментальности, ведет прямо-таки к рассудочной конкретной предметности. Без фольклорных прикрас и региональной ностальгии, используя совершенное знание деревенской жизни, автор рисует своих героев в тот момент, когда они ощущают необходимость стать зрелыми людьми, проявить себя в действенном, для себя лично и для общества полезном поступке. Автора не страшит даже нетрадиционный конец романа. Герои Кршенека, едва успев осознать свои возможности, — гибнут.
В1975 году он опубликовал психологическую новеллу с детективной интригой — «Петля», однако вскоре вновь вернулся к родному Валашскому краю и создал хронику «Валигурки из Копечка» (1976) и роман «Время бурелома и прививок», — здесь воссоздана впечатляющая картина жизни Валашского края от первых послевоенных лет до исторических февральских дней 1948 года.
Сборник рассказов «Вечер с Мопассаном» (1977) завершает на сегодняшний день его прозу. По сборнику можно судить, какое значительное место занимают рассказы в творчестве писателя. Он умышленно создает для своих героев такие ситуации, когда они вынуждены принимать решения, действовать, чем достигается жизненная правда и пластичность образов.
Телевизионные пьесы и киносценарии, а также радиопьесы написаны им, главным образом, по мотивам собственных беллетристических произведений. Но, как заявил автор в одном интервью, прежде всего — он прозаик. Вот и сейчас он готовит к печати новые произведения: сатирический роман «Изба, которая вот-вот рухнет» и новеллу из жизни городской рабочей семьи в современной Чехословакии — «Жаворонок и сова».
Вечер с Мопассаном
Короткая автоматная очередь рассекла холодную тишину осеннего леса.
— Хальт!.. Хальт!..
Что-то ударило бегущего в лицо, и он машинально вскинул руку. Сосновая кора, понял он, кусок, отбитый пулей от грубого ствола горного дерева.
— Хальт!
В правой руке он держал ружье, на спине у него смешно подскакивал рюкзак из невыделанной козьей кожи. Он перемахнул через небольшую канаву, куда во время ливней стекала вода: успеть бы до края оврага, стучало у него в голове, к большим камням, другого шанса нет. Он чувствовал, что за ним идут по пятам, стреляют метко и знают, как его взять.
Снова пролаял автомат. Над его головой задрожали ветви пихты, задетые пулями, и в этой стрельбе, которую он воспринимал болезненно и остро, он уловил какой-то инородный звук. На бегу он оглянулся: его слух, отточенный за годы жизни в лесу, безошибочно распознавал малейшие
