тихо сказала Лера.
Саша подошла к лифту, открыла дверь и посмотрела на Леру.
— Скажите, а вы… вы любили моего отца?
— Я и сейчас его люблю, — едва слышно ответила Лера.
* * *
В бюро пропусков издательства «Музруки» было много народу. Анна Федоровна заняла очередь к окошку. «Сколько же лет мы не виделись? Восемь? Десять? Володя до конца жизни переживал разрыв с Георгием. Но никогда и словом не обмолвился, почему после стольких лет дружбы они расстались. Время от времени они, конечно, встречались на выставках или официальных приемах, но лишь приветствовали друг друга. Те близость и задушевность, которыми многие годы Володя и Георгий упивались, ушли как вода в песок, не оставив следа».
То, что Георгий, узнав о смерти друга, приехал и публично покаялся в своей вине, не удивило Анну Федоровну. Удивило бы, если бы не приехал. Да и лежала ли вина в их расставании исключительно на совести Георгия? Она не была в этом уверена — Володе свойственно было рубить сплеча. С годами, правда, и не без ее благотворного влияния, эта черта его характера стала понемногу стираться — муж стал более терпим к людям, особенно к друзьям. И тем не менее…
Ее окликнули. Это был Георгий — в дорогом красивом костюме, подтянутый, улыбающийся. Он поцеловал Анне Федоровне руку, провел через турникет, сказав охраннику, что пропуск на даму ему принесут в течение получаса. Они поднялись на лифте на шестой этаж, Георгий открыл перед гостьей дверь кабинета, на которой было написано «Заместитель главного редактора Г.Г. Китовани».
Кабинет был обставлен со вкусом, Георгий питал слабость к старинной мебели. Главным украшением кабинета являлся массивный стол из темного дерева с витыми ножками и кресло, скорее похожее на трон. Оно слегка переливалось благодаря перламутровым треугольничкам, инкрустированным в спинку. Для посетителей стояло несколько деревянных кресел с шелковой обивкой. В трех массивных шкафах, сверкая глянцем, теснились книги и альбомы. У окна под сенью могучего фикуса прятался шахматный столик с выстроившимися в полной боевой готовности фигурами, вырезанными из дерева. Белые фигуры представляли русскую армию, черные — наполеоновскую.
— Георгий, — удивленно оглядывая кабинет, спросила Анна Федоровна, — что все это значит? Ты из художника переквалифицировался в издателя?
— Не совсем. Рисовать я, конечно, не перестал, но теперь вот бизнесом немного занялся. Помнишь Сашку Музыкантского и Левона Рубашвили?
— Спрашиваешь! Они Володе в Париже выставки организовывали.
— Точно. А сейчас они вернулись, живут в Москве и решили основать свое издательство. Позвали меня третьим… — Георгий рассмеялся. — Мы хорошо посидели, и они меня уговорили. На них детективы и всякое дамское чтиво, а меня посадили на художников — альбомы, биографии, мемуары. Вот, взгляни, — он снял с полки толстый альбом в глянцевой обложке и положил на стол перед Анной Федоровной, — наше последнее детище. «Рембрандт».
— Весомо, — перелистывая фолиант, похвалила она, — впечатляет.
— Это тебе, в подарок.
— Спасибо, вот Володя бы обрадовался! Он Рембрандта боготворил.
— Да, я знаю. Хотел ему, но… — Георгий перекрестился, — царствие ему небесное, не успел. Дело прошлое, что было, то было…
Георгий унесся к событиям десятилетней давности, когда он и Володя, наговорив друг другу много обидных слов, расстались. Трудно было поверить, что из-за какой-то молоденькой девчонки могла в одночасье разрушиться дружба, длившаяся больше тридцати лет. Но это было именно так.
У них с Иваницким была совместная выставка в Лондоне. Куратор выставки мистер Джексон представил им Маргарет как свою помощницу. Они с Иваницким, конечно, ему не поверили — у этой Маргарет только и было достоинств, что красивое личико и длинные ноги. А также беззастенчивая наглость, результат действия которой друзья хлебнули в полной мере чуть позже.
В первую же встречу Маргарет положила глаз на Иваницкого. Она преследовала его открыто, без стеснения: преувеличенно нахваливала, преклоняясь — это слово она произносила чуть ли не ежечасно. Конечно, Иваницкому льстило такое «обожание», он потерял бдительность, принимая за чистую монету каждое ее слово и не чувствуя никакого подвоха. Тогда Георгий вызвал дамочку на разговор, пригрозив, что если она и дальше будет водить за нос его друга, то он… Хотя в действительности Георгий ничего не мог ей сделать, и она прекрасно это понимала.
Маргарет нагло заявила, что, в сущности, ей плевать на этого старикашку и пускать его к себе в постель она не собирается хотя бы потому, что не ждет от пожухлого мачо никаких открытий. А нужен он ей исключительно для того, чтобы заполучить в подарок одну из его картин, правда, какую — она пока не решила, и, как только автор помрет, дорого продать ее на каком-нибудь аукционе. Услышав такое, Георгий вышел из себя, он был готов задушить ее собственными руками, но вместо этого просто напился в тот вечер до бесчувствия.
Он пересказал другу свой разговор с Маргарет, но не буквально, чтобы не обидеть его. Однако Иваницкий не поверил, сказав, что Георгий ему просто завидует. До окончания выставки они не разговаривали, а в день отлета Иваницкий подарил-таки Маргарет свою картину.
Все эти годы Георгий с помощью частного детектива держал под контролем ушлую девицу. И действительно, когда Иваницкий умер, та выставила его картину на аукцион. Через подставное лицо Георгий купил ее и два дня назад привез в Москву.
— Георгий, — окликнула его Анна Федоровна.
— Да-да, я уже здесь.
— Володя никогда не рассказывал, что же у вас там случилось в Лондоне, — будто читая его мысли, сказала она, — думаю, и ты…
— Правильно думаешь. — Георгий взял из-за кресла картину и поставил ее на стол перед Анной Федоровной.
— Это та самая картина, — взволнованно сказала она, — которую Володя не привез тогда с лондонской выставки.
— Совершенно верно. Теперь я тебе ее возвращаю.
— Не буду спрашивать, как она у тебя оказалась, захотел бы — сам рассказал… — любуясь картиной, прочувственно сказала Анна Федоровна, — но у меня такое ощущение, что она слишком дорого тебе обошлась, а посему я не возьму ее, пусть она останется у тебя.
— Аня, — Георгий поцеловал ей руку, — спасибо, но все-таки…
— Нет-нет, Георгий, прими как подарок Володя сделал бы то же самое.
— Знаешь, — он поставил картину на кресло, — я предложил своим издать Володин альбом.
— Это было бы замечательно.
— А можно на обложке будет именно эта картина?
— Георгий, делай, как считаешь нужным. Я на тебя полностью полагаюсь.
* * *
Олега уже дважды штрафовали гаишники. Второй хотел даже отобрать права, но Олегу удалось откупиться, выложив кругленькую сумму. Он действительно был не прав. Черные мысли, крутившиеся в голове, мешали сосредоточиться —
