корзину. Как оказалось, в корзину с грязным бельем. Рассказал и про Галку с Сашкой. Про Володьку, разумеется, не стал. Сговорились, что, перед тем как напечатать, даст почитать. Как же! Держи карман шире. Вчера поговорили, а уже через три дня — нате вам на всю полосу, не угодно ли финик этот вам принять. Читаю и ничего не понимаю. Кто это говорит? Я? Слова перевраны, даты перепутаны, про названия картин вообще молчу. И ни слова ни про Галку, ни про Сашку. Слепил нечто по своим скудным представлениям. Грубо, бездарно. Алик говорит: «Начхать и забыть». Щаз! Напишу разгромное письмо в редакцию с требованием: а) извиниться, б)…
Грабли дальше надо прятать, умник!
* * *
До дома было рукой подать — перейти улицу, свернуть за угол, пройти гаражи. Если пешком — минут пятнадцать-семнадцать, на автобусе, естественно, быстрее, но ждать Саша не хотела. Ходил он редко, всегда переполнен. Она пошла пешком. Хрум-хрум-хрум. Она прислушивалась, как скрипит снег под ногами. «Прям как мелодия какая-то». Настроение было хорошим. День выдался солнечным, прозрачным. Мороз отступил. Одно удовольствие прогуляться. «Все-таки у всего есть свои положительные стороны, — подумала Саша, — не продай я машину, лишила бы себя этого удовольствия». Она остановилась у перекрестка, ожидая, когда вспыхнет зеленый глаз светофора. Рядом с ней притормозила машина.
— Садитесь, я вас подвезу.
Саша не сразу поняла, что обращаются к ней. Она огляделась по сторонам. Никого.
— Это я вам говорю. — За рулем роскошной иномарки сидела незнакомая ей женщина.
— Спасибо, я уже пришла.
— Садитесь, садитесь, — настойчиво приглашала ее в машину женщина, — нам надо поговорить.
Незнакомка была в короткой норковой шубке. На голове — яркий шелковый платок, завязанный чалмой, кожаные перчатки. Лицо красивое, макияж — в меру. «Круто, как сказал бы мой Андрюшка. — В голове Саши мелькнула догадка: — Наверное, это мать какого-нибудь моего ученика из тех, кого выгнать жалко потому, что способен на многое, а учиться не заставишь». Она избегала встреч с родителями. Это был не ее метод работы.
Саша обошла машину, села на переднее сиденье. В машине приятно пахло.
— Меня зовут Лера.
— Саша.
Она с интересом посмотрела на женщину за рулем. «Нет, не мать, — интуитивно почувствовала Саша, — тут что-то другое».
— Знаю, что вас зовут Саша, что вашего сына зовут Андрей, что учится он в Гнесинке по классу виолончели, а вы там преподаете.
— Точно, — удивилась Саша. — А кто вы?
Лера не ответила. Казалось, она сосредоточила все свое внимание на дороге.
— Ваш сын получает стипендию, — спокойно продолжала она, — как один из лучших студентов.
— Да, — подтвердила Саша, ее удивление нарастало как снежный ком, — деньги приходят из Лондона от какого-то мецената.
— Это деньги вашего отца. — Лера резко затормозила у светофора, едва не проехав на красный.
— Приехали! — вырвалось у Саши.
«Неужели вправду не догадывалась? — Лера пристально посмотрела на нее. — На лице — растерянность, недоумение Похоже на то».
— Он посылал их Андрею и еще четырем студентам. Видите, какая конспирация. И все для того, чтобы вы не догадались, что он помогает своему внуку.
— Господи, неужели это правда? — Саша верила этой женщине потому, что ей самой хотелось верить в это. — Откуда вы…
— Это правда, — не дав Саше договорить, прервала ее Лера. — Деньги он отправлял через мою фирму, и я ему помогала. Основная же часть откладывалась на его поездки.
— Ну да, Андрей вроде бы должен ехать этим летом в Лондон на стажировку.
Машина остановилась у Сашиного дома.
— Вы даже знаете, где я живу?
— Я вообще о вас много знаю.
Они вышли из машины и пошли к подъезду. Саша впереди, Лера — чуть сзади.
— А можно мне к вам подняться?
— Ну конечно, разумеется. Лера, а кто вы?
— Вашему сыну шестнадцать лет?
— Ну да.
— А моему — десять, и он ваш сводный брат.
Саша в растерянности обернулась. Потом молча вошла в подъезд, остановилась у почтовых ящиков. Лера прошла к лифту и нажала кнопку вызова.
— Лера, — Саша с трудом подбирала слова, — вы знаете… у меня дома мама… и мне… не хотелось бы… чтобы она узнала… об этом.
Лера отнеслась с пониманием:
— Ну хорошо, только она все равно скоро все узнает. Через две недели будет оглашено Володино завещание.
— Я в курсе. Нас в нем нет.
— Как это? — пришло время удивиться Лере. — Да этого не может быть. Если Володя помогал вам до последних дней… Нет, быть этого не может. А кто вам сказал, что вас нет в завещании?
— Да это не важно. Этому человеку можно доверять.
— A-а, ну ясно. — До сих пор спокойная и невозмутимая Лера вдруг преобразилась. В ее голосе зазвучали гневные нотки: — Это две эти суки: вдова и галерейная крыса. Ну все правильно, если учесть, что в последнее время Володя почти не вставал, он же был очень болен, вот они его и настроили против вас.
— Я… я буду бороться за свою долю наследства, — заявила Саша.
— И правильно, а я тебе в этом помогу, — наседала на нее Лера. — Только мы должны быть вместе. Мы должны стать союзницами. Мы их раздавим, этих гнид. И ты получишь свою долю.
— Вы что, — не поняла Саша, — готовы бороться за мою часть наследства в ущерб собственным интересам?
— Сань, я баба не бедная. Дело же не в деньгах и не в этих антикварных сундуках. Я просто их ненавижу. А я и Анне уже сказала, кто я такая.
— Господи, зачем?
— И крысе этой, дочке ее, что ее муженек изменил ей со мной.
— Что, правда? — Вопрос вырвался невольно. Саша тут же пожалела об этом.
Лера замялась.
— Ну… не совсем.
— Что значит не совсем?
— Да не было ничего.
— Как-то все это не для меня. — Саше неприятен был этот разговор. — Вы знаете, Лера, я не стану рыться в чужом белье.
— А ты у нас такая вся беленькая и пушистая! Да? — Лера всплеснула руками. — Такая вся чистая-пречистая. Только что из прачечной. Тетя Ася приехала. Да?
— Извините, мне нужно идти.
— Дура ты! Тебя уже два раза поимели. Я же знаю, почему ты с мужем развелась, знаю. Он пришел к твоему отцу и стал требовать, чтоб тот вам помогал. Требовал денег. А ты об этом узнала. Узнала и сказала: «Значит, ты женился на мне потому, что я дочка знаменитости?»
Саше было не по себе.
— Перестаньте!
— И подала на развод, — поставила точку Лера.
— Хватит! — резко оборвала ее Саша. — Я не собираюсь с вами обсуждать свою личную жизнь.
— Да ради бога, — как-то обмякнув,
