как сейчас держал тяжёлую кружку. Тремя пальцами за ручку, будто кофейную чашечку. Геннадий Николаевич попробовал скопировать жест, чуть не расплескал свой чай. Поймал тонкую улыбку Романа.
— А Михаил Семёнович не обиделся, что вы отвергли затею с портретами?
— Нет. Он вообще не из обидчивых. Даже от мысли снимать общих знакомых не отказался. Сделал "доску почёта" у себя в студии, и рад. Тебя, кстати, ещё не уговорил на фотосессию?
— Даже не предлагал.
— Странно.
— Ничего странного. Кажется, он очень проницательный человек. Вы же знаете, я обожаю фотографировать, но терпеть не могу фотографироваться.
— Это я замечал, — рассмеялся профессор. — На всех экспедиционных фото, где ты попадаешь в кадр, получается, в лучшем случае, твоя спина или затылок, в худшем — испорченная плёнка. Удивительно! Просто мистика какая-то! Интересно, как ты исхитряешься сниматься на документы?
— Нормально: надо, значит надо. А когда щёлкают просто так и кто попало, не люблю.
Профессор много раз убеждался: в случае Романа, из "не люблю" неотвратимо следует "не хочу и не буду". И не заставишь, хоть на уши становись. Впрочем, подозревал: Семёныч в итоге не упустит из кадра столь колоритный типаж. Мягкое упорство старого приятеля было подстать аспирантскому. Уж если Мишель в самые строгие времена уговорил почти всех пассий и просто приятельниц сняться неглиже или ню...
Геннадий Николаевич мечтательно, с грустинкой улыбнулся: вспомнил любимый портрет жены. И как они с Зоей это красивейшее фото несколько раз едва не порвали в клочья. Сперва Старостин ревновал жену к фотографу, потом она стала ревновать мужа к изображению себя, молодой. Как отчаянно ему не хватало Зои сейчас, когда она в очередной раз застряла в Ленинграде у больной матери! Будто для ухода за мучительно угасающей старухой мало двух других дочерей, живущих в том же городе. Впрочем, подобные мысли профессор считал недостойной слабостью и проявлением эгоизма. Старательно гнал их. Геннадий Николаевич вместе с Ириской отлично справлялись с домашним бытом, прочие "сантименты" можно пережить.
Профессор строго сжал губы, расправил плечи, выпрямил спину до состояния "жердь проглотил". Роман молчал, задумчиво наблюдая за сменой выражений на лице научного руководителя. Чёрными-пречёрными глазами, в которых зрачок сливается с радужкой, а свет проваливается, будто в два колодца. Этот бесстрастный изучающий взгляд порою выводил Геннадия Николаевича из состояния душевного равновесия. Вот и сейчас закралась крамольная мыслишка, что Роман владеет телепатией и видит собеседника буквально насквозь. "Ну, что за чушь сегодня лезет в голову!"
— Миша — не кто попало. И щёлкает не просто так. Будешь в следующий раз у него в лаборатории, рассмотри повнимательнее, что висит на стенах. Если он не сменил экспозицию.
— Я уже рассмотрел. Кое-что, по-моему, близко к гениальности. И готов поспорить, самое интересное там не на стенах, а по папкам. Надеюсь, со временем Михаил Семёнович покажет мне свои загашники. Я сейчас очень старательно набиваюсь к нему в ученики.
Профессор с непонятной досадой отметил энтузиазм в голосе Романа, когда тот заговорил о друге фотографе. Отозвался слегка желчно:
— Вряд ли Мишель устоит. Но с вашей стороны, Роман, не самое удачное время погружаться в фотопроцессы. До предзащиты месяц, а текст не готов. Я ставил вам задачу напечатать фото на конференцию и к защите. Не более того.
— Знаю, — вздохнул аспирант.
Пожал плечами — и тут же хитро улыбнулся. Чуть склонил голову, прищурил один глаз. Стал вдруг, как две капли воды, похож на чёрного кота, обитавшего в фотоателье, где Мишель подвизался в пятидесятые-шестидесятые. Помнится, зловредная бестия именно так смотрела на людей, втихаря стянув с бутерброда кусок колбасы или "прыснув" на расставленный для просушки зонт. Профессор чуть не сказал вслух: "Брысь!" или "Свят-свят!" Вспомнил: именно в шестьдесят пятом, в год рождения Романа, кота пришиб за разбойные набеги сосед-голубятник. Миша всерьёз горевал и закатил по любимой зверюге шикарную тризну. "Вот ведь напасть! Впору поверить в реинкарнацию".
— Текст будет, и фото будут. В срок или чуть раньше. Если мы с вами, Геннадий Николаевич, не прогоняем чаи весь месяц. Хотя улун роскошный. Плесните ещё чуть-чуть, а?
— А ты налей кипятку. Себе и мне.
Гибкая фигура в чёрном перетекла от стола к плите, с чайником обратно. "И двигается-то он в точности, как тот хвостатый бандит. Нет, улун хорош, но намешали туда братья-китайцы чего-то лишнего. Явно намешали!"
Профессор чувствовал себя сильно не в своей тарелке. "А ещё Рома — вылитый нав, как их Серебрянц описывает". Эта мысль была уже совсем непотребной и права на жизнь не имела по определению! "Но в качестве анекдота..." Только Геннадию Николаевичу было абсолютно не смешно, и он не горел желанием поделиться шуткой со своим аспирантом.
А между прочим, зря. Лишил себя возможности услышать занимательную историю, как студент второго курса истфака МГУ Роман Чернов ходил на лекции к Чокнутому Лёвушке, и что из этого вышло.
Эмоции большинства челов были для нава "открытой книгой", но читать чужие мысли он не умел. За исключением тех, которые собеседники неосторожно проговаривали почти вслух. Ромига долго, настойчиво тренировался улавливать малейшую артикуляцию. Теперь мастерски читал по губам не только речь — любые намёки на неё. С профессором, привыкшим к чёткому, последовательному мышлению и тщательной "обкатке" формулировок, номер проходил, что называется, на ура. Так что домыслы Старостина о способностях аспиранта к телепатии были неверны по сути, но почти верны по факту.
Ромигу искренне восхитил прямой, почти без отклонений от курса, полёт мысли профессора. От диссертационного "шулерства" аспиранта — к обрывкам сведений, которые гениальный аналитик, но столь же феерический дурак по жизни, Лев Серебрянц, исхитрился раскопать про навов. "Только мой профессор, в отличие от Лёвушки, слишком крепко дружит со здравым смыслом. И с инстинктом самосохранения тоже. Ведь не раз уже держал в руках нечто, упорно не лезущее в рамки. Но позволит себе догадаться, лишь упёршись в кучу неопровержимых фактов. Желательно, чтобы куча была размером с хороший скифский курган. И то будет долго воротить нос, потом ещё дольше перетрясать все факты на предмет подлинности. А поскольку он не маг, трудновато ему придётся. Семёныч — другое дело. Интересно, что у него был за кот, похожий на меня? Хотя не важно. А вот кто такая Люда, можно попробовать прояснить прямо сейчас".
— Я всё думаю, очень интересный и талантливый человек Михаил Семёнович. Но то ли
