его руки дрожат не потому, что боевой азарт наконец-то угас, а из-за всепоглощающей, непостижимой потребности.
Никогда в жизни у него не дрожали руки — это было неприемлемо для того, кем он был, для того, что он делал.
Тентил отдернул руку, разрывая контакт, и прерывисто выдохнул.
Черт.
Выпрямившись, он запустил когтистые пальцы в волосы, откидывая их назад достаточно сильно, чтобы вызвать острую боль в коже головы, и зарычал. Он попятился и заставил себя отвернуться от землянки.
Что со мной не так?
Вопрос крутился в голове, но он не обращал на него внимания, в тот момент ответ был неважен. Его мир был миром теней, насилия и смерти столько, сколько он себя помнил, и он давным-давно усвоил, что слишком далеко забегая вперед, можно легко создать больше проблем, чем решить. Тентил работал лучше всего, когда решал по одному вопросу за раз.
Ему нужно было проверить ее на наличие ран и обработать их как можно лучше — это было сейчас приоритетом.
Он не мог позволить себе остановиться и представить, насколько другой могла бы стать его жизнь, если бы в ней была она.
Стиснув зубы, он развернулся и вернулся к кровати. Он проигнорировал боль в паху, когда осторожно обнял ее, вытащил ее руки из рукавов и перевернул на бок, чтобы стянуть с нее разорванную рубашку. Он замер, когда его взгляд остановился на ее спине.
Темные тонкие синяки пересекали ее спину, каждый был окружен раздраженной красной кожей, указывающей на легкие ожоги.
Тентил знал, что это за отметины — раны от электрошока. Мастер уже применял его к нему раньше в надежде обуздать склонность к неподчинению. Его собственную спину покалывало при воспоминании о боли, которую он перенес.
Ярость, которая ранее побудила его к действию, вспыхнула с новой силой, сменив странно сладкий яд во рту на горький. Его когти удлинились, а мышцы напряглись. Он должен был не торопиться с Каллионом, должен был заставить ублюдка страдать часами, днями, прежде чем даровать ему освобождение в виде смерти.
Низкое рычание вырвалось из его груди, когда он схватил ее за ошейник с обеих сторон и потянул. Украшенный металл впился ему в пальцы, но он проигнорировал боль. Со стоном защелка сломалась, и края выгнулись наружу. Он отбросил ошейник в сторону.
Тонкий шрам на ее шее, едва заметный на фоне бледной кожи, еще больше подпитывал его теперь уже бессильную ярость. Но поскольку непосредственной угрозы для нее не было, инстинкт повернулся в другом направлении — он хотел, нуждался в том, чтобы притянуть ее ближе и утешить, залечить раны, дать ей понять, что все будет в порядке. Больше не было необходимости бояться.
Она была его. И он будет защищать ее от кого угодно, от чего угодно, до последнего вздоха.
ГЛАВА 5
Голова Абеллы раскалывалась. Боль пульсировала от висков, охватывая весь череп, усиливаясь с каждым ударом сердца. У нее никогда не болела голова так сильно, даже после того, как она перебрала на первой вечеринке в колледже.
Застонав, она подтянула колени к груди, чтобы свернуться в тугой комочек, но резко остановилась, вспомнив о ранах на спине. Любое движение, направленное на растяжку мышц спины, в течение последней недели вызывало появление кровоподтеков, оставленных электрошоком, вызывая сильную боль. Однако сейчас не было ни стеснения, ни дискомфорта, ни даже покалывания. Все, что она почувствовала, была ласка прохладной, мягкой простыни на обнаженной коже спины.
Голая кожа?
Абелла нахмурилась, подняла голову и открыла глаза, моргая от света, пока зрение не прояснилось. Ее встретила совершенно незнакомая комната. Она была немного больше, чем ее спальня в поместье, ее практичность и отсутствие украшений резко контрастировали со склонностью Каллиона к безвкусице. Несколько прямоугольных панелей на потолке, которые были такого же тускло-серого цвета, как и стены, обеспечивали тусклый белый свет, наполняющий комнату.
Обстановка была минимальной, утилитарной, безразличной к эстетической привлекательности. Это было похоже на квартиру-студию человека, которого никогда не было дома, человека, который спал и ел только потому, что эти вещи были необходимы для подпитки его организма.
Нахмурив брови, Абелла села. Это движение вызвало волну головокружения, она поморщилась и прижала руку к голове, как будто этот жест мог успокоить ее. Одеяло упало ей на колени, обнажив грудь, и она нахмурилась еще сильнее.
Где, черт возьми, она была?
И где, черт возьми, была ее одежда? Она никогда не спала обнаженной.
Щелчок защелки привлек ее внимание к двери напротив изножья кровати. Она подняла глаза, и дыхание перехватило. Он стоял в дверном проеме, одетый только в черные брюки, его влажные серебристые волосы рассыпались по обнаженным плечам.
Все вернулось к ней в один миг — она вспомнила, как ее выпустили из изолятора, как вымыли и подготовили к аудиенции с Каллионом, когда незнакомец со шрамами вошел в ее комнату. Она вспомнила… кровь.
Кровь Каллиона.
Воздух покинул легкие, когда она уставилась на незнакомца, который, в свою очередь, смотрел на нее. Его взгляд опустился, внезапно напомнив о наготе.
Покраснев, она подобрала одеяло и натянула его на грудь, прижимая к себе. Его пристальный взгляд вернулся к ней, зрачки расширились, чтобы поглотить еще немного его серебристой радужки, и хотя ее груди больше не были выставлены напоказ, соски затвердели, как будто он физически погладил их.
Она крепче сжала пальцами одеяло.
— Он… действительно мертв? Каллион?
Незнакомец кивнул. Ее сердце затрепетало, когда он подошел ближе.
— Все кончено? — спросила она. — Я свободна?
Он придвинулся еще ближе, подтянутые мускулы перекатывались под бледно-серой кожей, глаза были напряженными.
— Эм… меня зовут Абелла. А тебя?
Незнакомец остановился в изножье кровати. На мгновение ей показалось, что он наконец-то ответит, что она услышит его голос. Вместо этого он положил руки на кровать, забрался на нее и пополз к ней.
Дыхание участилось, и она отодвинулась, крепко держась за одеяло.
— Что… что ты делаешь?
Он двигался с уверенностью и грацией крадущейся пантеры, сокращая расстояние между ними, пока не оказался достаточно близко, чтобы она почувствовала жар, почувствовала, как его вес натягивает постельное белье на обнаженные бедра. Он склонился над Абеллой, заключив ее в объятия, и наклонил голову, чтобы прижаться губами к ее шее. Он сделал медленный, глубокий вдох. Вырвалось рычание, и его когти впились в постельное белье.
Шокирующее ощущение его губ на коже вызвало трепет прямо в сердце Абеллы. Ощущение было таким сильным, таким пугающим, что она запаниковала. Она уперлась руками ему в грудь и толкнула, но он оказался поразительно
