в нужном пункте — замке Ледяной Колдуньи! Ох, и в нехорошее же место он попал! Простому человеку (я имею в виду любого человека даже короля или епископа) здесь не место. Лишь на мгновение обрел де Спеле материальный вид, и такой страх почувствовал, такую бездну дикого, безотчетного, смертоносного ужаса, что, и возвратившись в призрачный облик, пару раз вздрогнул. Нет, само по себе окружающее не внушало ужаса — довольно примитивный зал, стены — из огромных необработанных камней, никаких украшений, обычных для замков: ни гобеленов, ни охотничьих и военных трофеев на стенах, ни флага под потолком. Мебель — лавки вдоль стен да огромный стол. Но холодно. Не простой холод, а застоявшийся, вековечный, властный, лютый холодище. Не пылал в камине огонь, из узких окон-бойниц сочился голубоватый и тоже холодный свет.
— Хозяйку этого жилища приветствую! — крикнул де Спеле по-латыни, одновременно посылая призыв на эфирном.
Звук прокатился по залу, а магический привет промчался по всей округе.
И ответ пришел — сперва де Спеле ощутил взгляд, полусонный, невнимательный, но и враждебный, каким приветствуют влетевшую во время сиесты муху. А потом по «мухе» хлопнули — Рене очутился в потоке горячего, невероятно горячего, но разреженного света. Нет, это был не обычный свет, это свет, невидимый человеку, свет, лежащий далеко за фиолетовой областью спектра, неизмеримо беспощаднее, яростнее, разрушительнее его. Человек был бы пронизан мириадами крошечных пуль и тут же погиб. А де Спеле лишь ощутил освежающий душ, подобный тому, что нежил его высоко-высоко над землей.
— Благодарю за любезный прием! — крикнул, посылая ощущение наслаждения. — Здесь знают, как ублажить гостя!
Свет угас, но на пришельца обрушился холод. Это был нематериальный, потусторонний холод, он не повредил бы человеку, разве что вызвал бы легкую депрессию, но отнял бы существование у рядового черта, а простого призрака вынудил бы столетие отлеживаться без сил. Всасывающий, жадный холод. Впрочем, де Спеле не лишился ни частицы энергии.
— А вот грабежом гостей заниматься стыдно! — откомментировал, посылая невидимой жадине язвительно-снисходительную усмешку.
И тогда я вилась хозяйка. Впрочем, облик этого существа совершенно не выдавал его нежный пол. Представьте нечто высокое (ростом почти с Рене), довольно широкоплечее, до пят закутанное в черный грубошерстный плащ. Не зря ведь слуга Арзауда назвал это Ледяным Колдуном! Голову покрывал капюшон, туго обрамляя лицо. Возраст… От двадцати пяти до пятидесяти человеческих, разумеется. Резкие черты лица, длинноватый нос с узкими ноздрями, острый раздвоенный подбородок, грозно нахмуренные черные брови, суженные щелки глаз, стиснутые узкие губы. Только нежная кожа, не нуждающаяся в бритве, еще могла выдать женщину.
— Приветствую достойную хозяйку этого жилища! — де Спеле раскланялся по всем правилам вежливости. Ручку целовать не стал, ибо таковая скрывалось под плащом и не предлагалось.
И тут де Спеле сплоховал — не смог мгновенно закрыться от наглого вторжения в свою личность. Словно смерч обрушился и принялся высасывать сведения. Миг — и хозяйка знала поверхностный слой: кто и для чего прибыл во владения. Не призови де Спеле на помощь Старейшего, она узнала бы и о цепи, и о самом Старейшем! Колдунья, наткнувшись на преграду, презрительно ухмыльнулась, но де Спеле почувствовал, что своей стойкостью он внушил уважение. В нем признали… Нет, не равного, но достойного беседы.
— Иной, чужой — произнесла Колдунья. — Любопытно, не встречала еще таких. Защищенный. Стоишь в лиловом огне, нечеловеческом, — подвела итог.
Де Спеле в свою очередь мог бы попытаться запустить свой щуп в личность Колдуньи, но тот, скорее всего, был бы отторгнут. Она тоже была хорошо защищена, пусть силой иной веры, но веры крепкой, фанатичной, кровавой, и преодоление этой защиты потребовало бы слишком большой траты энергии. А стоила ли этого Ледяная?
— Мне ваше прошлое неинтересно. Наверное, оно банально и скучно, как история любого отшельника, — небрежно бросил де Спеле.
Кстати, Колдунья свободно говорила на родном языке де Спеле.
— Воспоминания, прошлое… Забыты, забыты. Там — зло! — выкрикнула, указуя куда-то сквозь стену, наверное, на остальной мир.
Рене должен был бы воспринять ее мысленные картины, конкретные картины зла, хотя бы немногие, хотя бы отрывочные, ибо память Колдуньи открылась, но нет — видел лишь багрово-черные переливы и услышал крик, нет, просто звук, воющий, пронзительный. Память женщины либо стерта, либо заперта очень крепко для нее самой. Видимо, прежняя жизнь оставила только общее ощущение зла и потому изгнана.
— Не надо, не вспоминайте, — мягко проговорил де Спеле. И продолжил с мечтательной улыбкой: — А моя прежняя жизнь была и светлой. Я не прогнал ее, мне милы воспоминания.
Колдунья твердо сказала:
— Все люди — зло! Нет светлого и радостного. Ложь!
Де Спеле продолжал, словно не услыхал обвинение во лжи:
— Солнце и теплый ветер. Зеленые луга и леса. Ручей. Голубое небо и белые облака. Деревья и цветы… Неужели даже эти слова не отыщут отзыва? Неужели не обретут форм, запахов, звуков? Не вызовут ощущение тепла, света, чувство нежности и радости!
— Ты хитер, мальчик, ты ищешь ключ ко мне. Пустое, безнадежное занятие. Но ты терпим, мальчик. Ты развлекаешь меня. Ты пахнешь жизнью и желаниями. Я расскажу тебе мою историю, ты не сможешь причинить мне вреда. Напомню, это будут лишь слова, за ними — пустота. Когда пришла ко мне власть над памятью, я убила память человеческих дней, убила даже во снах. Но прежде отыскала нужные слова, отразила воспоминания в словах. Только слова, они звучат, но останутся пустыми для меня.
— Пустые слова и мне не нужны, — де Спеле начал игру. — Пустые слова, пустая жизнь, пустая душа, пустая трата времени. Я ошибся адресом. Здесь только холод и пустота нет пищи уму.
— Нет, не пустота. Слова пусты для меня, но ты наполнишь их содержанием, ты будешь использовать свои образы. Очень во многом ты ошибешься, построишь искаженный мир, но что-то совпадет с подлинным. — Колдунья желала заполучить слушателя, чего и добивался господин де Спеле.
Он пожал плечами, послал чувство предвкушения скуки, но уселся на лавку. Колдунья села напротив, ее голос ясно долетал до Рене, но только голос. Действительно, не было сопутствующих ощущений и чувств. Этот голос звучал монотонно, механически, напоминая Рене мертвых слуг чародея Некрота.
— Я родилась пятьсот сорок три года назад в семье вождя могучего племени воинов. Удел воинов — набеги, войны, поединки. Удел женщин — покорность, хозяйство, дети. Мне не нравилось. С детства хотела свободы. Просилась к колдунам, не пустили, грозились убить. Но уже тогда мне было дано великое могущество во гневе. Я зачаровала людей. Они испугались и возненавидели меня. И я их ненавидела, пустых, свирепых и тупых. Ушла к колдунам. Они
