9
Едва мы вышли под ночное небо и как следует перекрестились, плантатор неохотно трезвеющими остатками мозгов придумал хитрый план:
— Я бы хотел подарить плантацию тому, кто изгнал демона.
— Демон изгнан, но призвал его ты! — ткнул я в него пальцем. — От виселицы тебя ничего не спасет.
— Я ничего не помню! — соврал он.
— Мистер Эдвардс, я не собираюсь слушать ересь! — заявил Николай.
Плантатора с дворецким отправили вперед, с приказом конвоирам вызвать подмогу через телеграф на железнодорожной станции: арестованных получилось много, нужны дополнительные конвойные. Так же прибудут газетчики с фотографами — это наш «летописец» Ухтомский подсказал, ему для книги нужно, священники (англиканские, католические и наш Илларион) и Бомбейский губернатор. Англичане слушались как шелковые — понимают, что вот такое цесаревич во время веселой прогулки увидеть не должен был точно.
Большую часть ночи Евпатич горько рыдал — одним из выпотрошенных бедолаг в подвале оказался тот самый индус, который его спас. У индуса осталась семья из некрасивой, костлявой индианки, одной грустно-худой монобровой девочки и двух мальчиков. 2,3 и 4 года — спасибо возрасту за то, что они не понимают, что произошло с их папой. Индианка, понятное дело, плачет над укутанным в простыню телом вместе с Евпатичем.
— Даже панихиду по тебе справить не можу, — скорбел купец. — Ты же, собака такая… — ругательство согрело слух трогательной заботой и искренним сочувствием. — Язычник! — взяв труп за укрытую простыней руку, Евпатич принялся отдавать долг. — Ничаго, братец, я твоих в обиду не дам. С собой возьму, кормить буду, выучу да к делу приставлю. Не пропадут — слово тебе мое купеческое!
— Никки, давай выхлопотаем этим ненесчастным подданство Империи? — спросил я Николая.
Просто поражаюсь религиозности окружающих меня людей. Ладно Никки — под присмотром православного радикала Победоносцева другим он вырасти и не мог, но мракобесие англичан стало для меня настоящим открытием. Вы же опиумом торгуете, ало! Вы что, не знаете про психозы? Вы что, реально верите, что жертвоприношения открывают доступ к магии⁈ Так притворяться невозможно.
Прежде всего, покинув дом, мы вразнобой помолились. Потом мистер Эдвардс словесно выпорол «трусливых сукиных сынов»-полицейских и отправил их искупать грехи, вытаскивая из подвала тела. Попов прислать тоже попросил именно он — нам всем предстоит пройти ряд душеспасительных ритуалов. К сатанинской мебели прикасаться брезговали все, поэтому мы с Никки по-простецки сидели на жердине забора и расслаблялись курением папирос.
— М? — шокированный пережитым цесаревич посмотрел на меня мутными глазами.
Ну стреляет человек по воронам, ну и что? Мы и по чайкам стреляли, с корабля. Вполне приличный досуг в эти времена — когда каждый десяток лет одна только Европа кладет на полях сражений сотни тысяч человек, гуманное отношение к птицам выглядит откровенно странно. Николай — хороший, «домашний», очень строго воспитанный мальчик. Извлекаемые из еще живого человека кишки он сегодня увидел впервые, не говоря уже обо всем остальном. Я тоже в действующих сатанинских притонах раньше не бывал, но я хотя бы умею мыслить рационально — это ж просто наркоман!
— Никки, это же морфинист, — развел я руками. — Ну какой Сатана?
Цесаревич перекрестился, я продолжил:
— Он тут в глуши живет, считай — полновластный хозяин. У него бесконечные наркотики, почти абсолютная власть над дикарями…
— Господь тебя исцелил, — недоуменно посмотрел на меня Николай. — А ты не веришь, что Враг проникает в сердца людей?
Твою мать. С другой стороны, про физиологию и психологию ему и остальным рассказывать бесполезно — этим наукам еще предстоит развиться. Переобуваемся:
— Имею ввиду — морфий, опиум, кокаин и прочее помогают бесам проникать в сердца людей. Если человек крепок в вере, его сердце — чисто, а жизнь он посвещает добродетельному труду, бесов его сердце не впустит, даже если он выпьет или покурит табаку, — для наглядности я выпустил пару колечек. — Если пить, курить, нюхать и вкалывать дурман каждый день, бесы ключик найдут быстро.
— Можно ли исцелить этих несчастных? — завороженно спросил Николай.
Такая внушаемость в моих глазах приравнивается к профессиональной непригодности. Что ж, значит «внушать» дожен только я.
— Одними молитвами и экзорцизмами — нет, — покачал я головой. — Этот кусок дерьма, — указал на дом. — Всего лишь немного очухался — он же предпочел покаянию взятки и ложь, значит бесы — или демоны, тут как угодно называй — в нем остались. Если человек жаждет исцеления, ему больше никогда нельзя притрагиваться к дурманам. Силком тащить смысла нет — наделает дел, получит свое на каторге: таких уже не спасти, но мы же просвещенные, православные, сердобольные люди, и уподобляться инквизиторам не может.
Николай грустно усмехнулся:
— Если каждого пьянчужку сажать в лечебницу насильно…
— Половина страны будет в них сидеть, а вторая — стеречь, — покивал я.
Никки фыркнул — отходит.
— Нужно папе телеграмму сочинять, — решил я направить мысли в конструктив. — У нас такой же падали, — снова указал на дом. — Уверен, тоже хватает. Оккультные и спиритические кружки по всей Европе цветут и пахнут, сектанты придурошные бродят — то скопцы, то тюкальщики. Мир погружается во тьму — это ни для кого не секрет.
Грядет Апокалипсис, муа-ха-ха!
— Так! — перекрестился Николай.
Продолжаем:
— А значит раскол между людьми Книги на руку врагу. Нам всем нужно объединяться — православным, католикам, мусульманам, буддистам, конфуцианцам, евреям…
— Евреям? — уныло перебил Никки.
— Ты прав, — ободряюще улыбнулся я ему. — Дело трудное, долгое, поговорим о нем с папой, когда вернемся домой. Но запретить оккультистов можно уже сейчас — это поддержат все добрые люди Империи.
— Я очень устал, — вздохнул Николай. — Хочу в нашу часовню. Могу ли я взвалить на тебя телеграмму?
— Конечно, Никки, — улыбнулся я ему. — Тьма надвигается, но света пока больше. Мы обязательно его сохраним и загоним тьму туда, где ей и место!
— Обязательно! — улыбнулся в ответ цесариевич. — Спасибо, что спас нас.
— Ты бы сделал то же самое для меня, — улыбнулся я во всю ширь. — Отдыхай, брат — ты будущий Помазанник, и грязь этого мира бьет по твоему сердцу сильнее, чем по другим. Клянусь — я всегда буду рядом.
Николай от избытка чувств сгреб меня в объятия, мы похлопали друг друга по спинам, и он
