место главного в доме, которое как бы даётся ему по праву его принадлежности к мужскому полу. Это при том, что Барс кастрирован, мышей ловить не умеет, ласками Валентину не балует. Зато хулиганит с фантазией: то на диване нагадит, то всю одежду из шкафа на пол выкинет, то занавеску оборвёт.
По поводу занавески Татьяна припомнила случай с её кошкой в период, когда та была ещё подростком месяцев шести.
– Наша Муська обожала лазать по занавескам, забиралась до самого карниза и следила оттуда за всеми. Затаится, глазёнки блестят, хвостом бьёт, думает, как она ловко от всех спряталась. Дырки от когтей на всех занавесках были, отучить никак не могли, – рассказывала Татьяна.
Но котёночек рос, тяжелел, и наступил час расплаты за хулиганство.
– Однажды прихожу с работы, смотрю – по комнате ползает огромная куча из скомканной занавески и жалобно пищит. Муська полезла, как обычно, по занавеске, а та под её тяжестью сорвалась и накрыла преступницу. Уж не знаю, сколько времени она провела в плену, могла ведь и задохнуться. Но зато с этого момента она на занавески даже не смотрела, а не то что на них залезать.
Потом Валентина начала вспоминать, как она из прекрасной солнечной Москвы попала в «ваш гнилой Ленинград» и оказалась в жуткой коммуналке. Этот рассказ она повторяла периодически, разным составам слушателей, поэтому всем в отделе эти трагические события Валюшкиной жизни были хорошо знакомы.
Чаще всего приступ воспоминаний вызывался какой-нибудь уж совершенно отвратительной ленинградской погодой (типа: ледяной дождь, плюс снег, плюс ветер, плюс наводнение, плюс дома ещё нет отопления, плюс темнота даже в два часа дня при температуре воздуха около нуля).
Иногда поводом служили какие-нибудь проступки мужчин, дающие повод сказать: «все мужики сволочи!»
Но выслушивали её всегда с большим сочувствием. Миниатюрную пухленькую блондинку Валюшку все любили, да и хроническим нытиком она отнюдь не была, так что иногда вполне можно было потерпеть и дать человеку выговориться.
На этот раз пришла очередь Татьяны выслушать историю появления Валентины в их отделе. Поводом послужило обсуждение безобразного поведения Василия, лишний раз подтвердившее аксиому: «все мужики – сволочи!»
Так вот, из рассказов Вали следовало, что однажды, лет пятнадцать назад, в недобрый день, какой-то чёрт понёс их с подружкой на танцы в военное училище. Дело было ещё в Москве, где она жила с матерью и училась в техникуме.
На этом вечере их быстро подхватили два выпускника, мгновенно окрутили молоденьких симпатичных дурочек, и, не успела Валентина оглянуться, как в качестве жены военного очутилась в закрытом городке где-то на севере Ленинградской области.
Потом родился ребёнок, потом муж уволился из армии и они приехали жить в Ленинград к свекрови, у которой было там целых три комнаты в коммуналке. Муж Валентину вроде как очень любил («представляешь, ногти на ногах стриг и пальчики целовал»), всё было хорошо, сын рос. На работу она всё никак не могла устроиться, вроде и ни к чему было: муж работал в какой-то закрытой конторе посменно, зарабатывал неплохо.
Как вдруг грянул гром, причём настолько неожиданно, что Валя сам этот драматический момент до сих пор помнит как в тумане. Просто однажды, когда она, как обычно, крутила мужу бутерброды перед его уходом на ночную смену, он вдруг сказал:
– Больше я домой не вернусь, подам на развод завтра. Жилплощадь разменяем.
И ушёл.
Бутерброды, которые жена сделала, с собой прихватил.
Валентина ничего не поняла. Сын смотрел большими глазами, свекровь разговаривать не стала, заперлась в своей комнате.
– И ведь представляешь, сделал как сказал, – вспоминала Валентина, – на следующий день подал заявление на развод, причина – «невозможность совместного проживания».
С этого момента ни разу, представляешь— ни разу! – не пришёл домой, не объяснил ничего ни мне, ни сыну. Как будто нет нас на свете для него. Свекровь с этой минуты со мной разговаривать перестала, ребёнку еле «здравствуй» сквозь зубы цедила.
– Потом суд прошёл, я не возражала развестись, – помолчав и ещё раз пережив этот ужасный момент, продолжала Валя, – присудили бывшему мужу платить на ребёнка алименты, а три смежные комнаты разменяли на две в коммуналках. Мы с сыном в 14 метрах оказались, свекровь с бывшим мужем попросторнее устроились.
Когда я в эту живопырку тёмную въехала и поняла, что это навсегда, у меня нервный срыв случился. Ни жилья нормального, ни денег, ни образования хоть какого-то – ничего у меня нет.
Матери пришлось приехать из Москвы с ребёнком побыть, я в больнице лежала. Жили какое-то время на её пенсию, потом алименты от мужа стали приходить. Я вот сюда на работу устроилась, денег мало, но хоть люди вокруг нормальные и от дома недалеко.
– А мужик-то твой нынешний, от которого пострадала, он давно у тебя? – спросила Татьяна.
– Да какое давно! – махнула рукой Валентина. – Я после развода несколько лет вообще мужчин в качестве кандидатов на какие-то близкие отношения не рассматривала. Как вспомню это всё враньё его мерзкое, тут же думаю – нет, никогда больше! Лучше одна.
Но вот с полгода назад появился этот Валерка, как-то растормошил меня, развлёк рассказами о своих похождениях. Я видела, конечно, что это за фрукт, но он хоть не врал, как муженёк мой бывший, просто то приходил, то исчезал на неделю.
А потом обнаглел, стал сына пытаться воспитывать, ко мне какие-то претензии пошли. Вещи свои принёс, наверное, другие бабы его выперли. И мне надоело, предложила покинуть жилплощадь. А он не уходит! Похоже, некуда ему идти. Ну, тут и началась борьба за место на диване.
Да ты всю эту историю знаешь, и мама моя опять приезжала, и Васька с Серёгой приходили, выставляли его. Так нет, опять припёрся! Но сейчас вроде понял, что я настроена решительно, да ещё после того как фингал мне поставил… Думаю, больше не придёт.
Темы для болтовни были исчерпаны. Татьяна попыталась читать какие-то руководства по установке оборудования, которое вроде как ещё должно было поступить из Украины для опытных образцов судовых систем, но быстро оставила это бессмысленное занятие. Ничего уже не поступит, никому это не надо.
В комнате было душно и жарко, солнце палило в окно. Татьяна не могла заставить себя не думать об убийстве, которое совсем недавно произошло прямо здесь.
«Бедная Женька! А может, убили её в другом месте, а труп притащили зачем-то в нашу комнату? Но милиция вроде как не нашла никаких подозрительных следов, которые бы на это указывали. Или нам пока просто не говорят? Кто же, кто это сделал?
