и сына я понял: они устали и давно уже хотят отправиться домой.
— Ну, что, нагулялись? ― спросил я, обращаясь к жене, затем не дождавшись ответа, попытался узнать, где подруга ― было желание, не заходя в дом Гулишвили, отдать детей и уехать.
— А дома никого нет, и я, не знаю, когда кто приедет, ― тут же неуверенно сообщила мне Мария: ― Эдуард даже в выходные дни пропадает на работе. У него постоянно запарка. Приезжает он обычно часов в десять-одиннадцать вечера, а Валька может и через час прийти, и за пять минут до того, как он появиться на пороге. Это как получится. Я не могу сказать. Так что нам придется еще ждать и ждать.
Я, конечно, был возмущен. Мы зашли в подъезд и поднялись в пустую квартиру. Дети хорошо погуляли и хотели кушать. Жене пришлось покопаться в холодильнике и покормить детей. Я есть отказался. Однако оставаться у себя не дома и ждать, как говорят, у моря погоды, я не стал. Завидев у кушетки телефонный аппарат и книгу с записями, я подсел и принялся копаться. Мне удалось найти телефон родителей Эдуарда. Я принялся набирать номер, и тут ко мне подскочила Мария:
— Не смей! Ты подставишь мою подругу. Она уехала навстречу, ну сам знаешь с кем? Что ей, сидеть всегда одной и ждать, а не соизволит ли любезный муж навестить ее. Эдуард, он все время на работе. А еще на него наседают, хотят отнять бизнес ― ателье. Ему никак не удается его приватизировать. Что ей, молодой женщине, прикажешь делать? Так можно и состариться.
Жену я отстранил и дозвонился. Трубку взяла мать Эдуарда. Я ей объяснил, что хозяев ни Валентины, ни ее сына дома нет. Мы гости уже устали и хотим уехать к себе, а их внуков оставить не на кого.
У меня был расчет, что родители Эдуарда живут недалеко ― через дорогу, но им чтобы добраться потребовался почти час. О их приезде мы узнали по крикам с лестничной площадки. Валька, прощаясь со своим любовником долго не могла проститься и неожиданно попалась Гулишвили на глаза.
Мы, не стали ждать полной развязки этого столкновения и, похватав своих детей, торопливо выскочили во двор.
Едва мы приехали домой, моя жена тут же стала мне выговаривать:
— Ну, зачем ты вдруг затеял эту бучу? Что не могли мы и у них переночевать? Мы ведь с тобой уже как-то оставались, и не раз, у тебя, что из головы все выпало, забыл? Ничего бы с нами не случилось. Завтра, еще только ― воскресенье! На работу тебе не нужно! Успел бы, отдохнул.
— А она у нас хоть раз ночевала? Пусть не одна, с детьми? Нет! Да, и еще: мы, что с тобой приехали из Саратова? ― Я тогда вернулся оттуда. ― Между прочим, что я скажу, красивый город на берегу Волги. Широченная такая! У них есть пешеходная улица, вечером горят фонари. Она спускается к реке….
— Причем здесь твой Саратов? ― влезла Мария: ― Я с тобой об одном, а ты, о другом.
— А притом! У нас здесь в Москве есть свой дом, просторная квартира и нам незачем тесниться ночевать у твоей подруги, ― я сглотнул слюну и продолжил: ― А еще, я не могу спать на их подушках.
— Мама, мама, ― влезла дочь, ― не нужно ругаться! Я думаю, что папе скучно там одному в командировке? Может пусть он и там найдет себе тетю и у него будут маленькие дети….
— Да ты, что? Не болтай о том, чего не понимаешь, ― закричала Мария: ― Ну ка живо в ванную, прими душ, и спать, поздно уже.
— А Женя уже спит, у вас на кровати и я тоже хочу. У меня глаза слипаются, ― и она заплакала.
Я пошел готовить детей ко сну. А Мария еще долго в полголоса повторяла: «Надо же что придумала маленькая сопля».
После этого дня в отношениях Марии и Валентины Гулишвили начался разлад. Тому причиной явился я. Она, конечно, женщина хитрая и выкрутилась, сумела как-то объяснить родителям мужа свои жаркие объятия и поцелуи с любовником, выдав все произошедшее за случайную встречу с давним школьным товарищем, которого не видела лет сто, если не больше. Родители разборок в семье сына не захотели, как ни как у них было двое малолетних детей и скандал замяли.
А еще у Валентины неожиданно начались проблемы с матерью. Та, устроив в своей квартире «гнездышко» для очередного супруга, неожиданно разругалась с ним и выгнала, затем, приняла другого мужика и тоже его выгнала, одним словом, женщина развлекалась как могла, занимаясь любовными утехами она спилась, перестала оплачивать коммунальные услуги, накопила большой долг, и встал вопрос об изъятии у нее жилплощади и переселении в общежитие.
Для того чтобы не потерять квартиру, ― она могла пригодиться: торопливо подрастали внуки, ― вмешаться пришлось Эдуарду Гулишвили ― зятю. Он за полгода погасил долг, выплатив немалые деньги. Их нужно было заработать. Это, конечно, подорвало его здоровье. А еще он, утратив бдительность, в девяностых годах был убит своими конкурентами. О том нам стало известно много лет спустя, после встречи однажды, приехавшей из США Марии Хазарской. Она вначале побывала в Курске в гостях у бабы Цили ― свекрови, а уж затем появилась в Москве, разыскав свою подружку Валентину, неожиданно вместе с нею нагрянула к нам.
Я принял их у себя в квартире, как никак и Мария, и Валентина все еще числились подругами моей жены, хотя уже давно ― лет несколько не общались, ― разошлись их пути-дорожки.
Мария для стола испекла два больших пирога, один с рыбой, правда, на тот момент уже не с палтусом, ― это было дорого, другой с яблоками, сделала пирожки с творогом, капустой и грибами, а еще целый противень сладких булочек и других всяких вкусностей. Я достал из шкафа тульский электрический самовар литров на пять, и мы несколько часов сидели за столом чаевничали и разговаривали, было о чем.
Хазарская, улучив минуту-другую, передала мне записи Михаила со словами: «Ты, там что-то кропаешь? Он просил тебя, их использовать в своем романе, не обязательно под его фамилией».
Что же такое случилось, отчего Мария привезла мне эту тетрадь с голубой коленкоровой обложкой и не при всех, а тайком, на кухне, глядя на кушетку, сунула в руки. Я с опаской взял ее, как солдат берет гранату с выдернутой чекой и немного полистал. Мне было интересно. Она ведь могла
