– Познакомься. Мой жених, – объявляетМаруся. – Мы любим друг друга.
– Ах! – Старушка всплеснула руками, засуетиласьоколо стола.
– Сегодня мы подали заявление в ЗАГС, – продолжалаМаруся так же бодро.
Бабушке хотелось быть современной. Она не разлила чай настол, не схватилась за сердце. Просто села на стул с радостной улыбкой. Улыбкане сошла с лица даже после того, как она почувствовала, что на стуле лежалаоткрытая коробка с конфетами.
– Мать не знает? – только и спросила она.
– Не. – Маруся качнула головой и добавиламногозначительно: – Только ты. Как всегда.
Как и ожидалось, провожая молодых, старушка открыла большойдопотопный кошелек и достала все, что там было. Протянула Марусе.
Они расцеловались, и бабуля незаметно смахнула с глазакрошечную слезинку.
Около лифта Маруся покрутила перед носом у Великой ПервойЛюбви двумя пятисотрублевыми бумажками.
Они еще долго не выходили из лифта, потому что целовались.
Она вообще не вспоминала его здесь. Хотя думать о том, чтоон бесится, ищет ее, было приятно.
Приятно, потому что, наверное, этого не было.
Сидит себе где-нибудь в боулинге, со своей тусовкой, и сдевушками знакомится.
А где ему ее искать? Подружке ее позвонить он не может… Онавсе равно не знает… Хотя, может, и позвонил уже. И сидят они вместе. Ну и пустьсидят. В этих своих лоховских заведениях. И мечтают о том, как поедут втрехзвездочный отель в Турцию.
Да, матери он точно звонить не будет.
После того, как она позвонила его матери и кричала в трубку,что ее сын развращает ее дочь. Он тогда неделю с ней не разговаривал, якобы онамалолетка и с ней дела лучше не иметь.
Потом ничего. Помирились. С ним. Не с матерью.
Потом он стал Ее Великой Первой Любовью.
Только уже к бабуле его водить было нельзя. В одну изпятниц, когда снова срочно нужны были деньги, Маруся приехала к ней в слезах,рассказала, что свадьба расстроилась, он ее бросил. А она беременна. Бабушкасама после двухчасовых причитаний и вопроса «Мать не знает? » предложила делатьей аборт. И деньги на аборт дала.
Они тогда до шести утра в ночном клубе гуляли и подружка еелюбимая. С первого класса.
Как она ничего не почувствовала? Слишком доверяла? Илислишком любила? Их обоих.
А они потом любили друг друга уже без нее.
Она хотела умереть. Резала себе вены. Только почему-то непоперек, а вдоль руки. Тушила об себя бычки. И ненавидела. Их обоих.
Купалась в своей ненависти, как в ледяной купели после бани:сердце замирает, а ты думаешь: ну еще, еще чуть-чуть.
Она ее каждое утро встречала в школе.
Она перестала ходить в школу.
Ее отец (липовый, но она тогда этого не знала) все узнал илисам догадался.
Она плакала у него на плече. Рыдала, всхлипывала,причмокивала, кашляла, шмыгала носом. А он держал ее за руку. Аккуратно, чтобыне задеть свежие раны.
А потом он поехал к нему. К Ее Великой Первой Любви. Онхотел набить ему морду, он говорил с ним о ней, Марусе. Что отвечала ВеликаяПервая Любовь? Папаша, я не люблю вашу дочку? Или: Отстаньте от меня с вашейМарусей?
Это было унизительно. Когда Маруся узнала об этом, онакричала от беспомощности. От того, что ничего невозможно вернуть.
– Как ты смел?! – Ее отец (не настоящий,поддельный) протягивал к ней руки, чтобы успокоить, но она захлебывалась вплаче, она кричала ему: – Как ты смел? Это унизительно! Почему ты меня неспросил? Я ненавижу тебя!
В тот день закончилась жизнь.
Чтобы началась другая, Марусе ничего не оставалось делать,как начать встречаться с его товарищем.
Обниматься с ним и целовать в губы, когда на горизонтепоказывался Ее Великая Первая Любовь и ее подружка. Любимая. С первого класса.
А потом нашелся ее папа.
Мать увидела его фотографию в газете и узнала его.
К тому моменту их отношения были накалены до предела.
Их общение сводилось к тому, что Маруся, появившись домапоздно ночью, распахивала дверь в материну комнату и требовала ужин.
С появлением папы все изменилось.
Она приехала в школу на «Мерседесе». С водителем в галстуке.Она носила учебники в сумке Дольче Габана, а после зимних каникул всемнедовольно рассказывала о том, как мало снега выпало в Куршавеле и какое плохоебыло катание.
С Ее Великой Первой Любовью они встретились случайно, водворе школы. Потом он рассказывал, что ждал ее.
Они обменялись колкими шутками, потом острыми взглядами.
Он спросил:
– Где твой любимый?
Она сказала:
– Мой? Сидит дома, скучает по мне. А где твоя девушка?
– Моя? У меня нет никакой девушки.
– Нет? А как же эта коротконогая такса, с которой тыпроводил все свое время?
Он неопределенно усмехнулся. Она развернулась.
– Подожди, – позвал он. – Чего делаешь послеуроков?
– А ты в связи с чем интересуешься?
– Так… в кино тебя хотел пригласить…
Они поехали в кино на ее «Мерседесе».
В темном зале, на последнем ряду они помирились.
Жаль только, что она перестала видеть свою бывшую подружкупо утрам в школе. Та не ходила.
Медсестра, любительница шахмат, сменила медсестру в чернойшапке. Она вытащила из Марусиной вены тонкую иголку.
Вспоминать было и не грустно, и не тяжело. Она ни по кому нескучала и думала обо всех этих людях не потому, что они являли для нее какую-тоценность, а просто потому, что они были в ее жизни.
Она думала не о них. О себе.
А может быть, я уже тоже сошла с ума? А может быть,сумасшествие – это когда ты вспоминаешь обо всем без боли?
Она завернулась в одеяло и подошла к окну.
Девушка с хвостом на корточках здоровалась с землей.
Рядом с ней, тоже на корточках, здоровался с землейсветловолосый молодой человек с первого этажа.
Нянечка стояла рядом и смотрела в небо.
24
Ирина заказала себе жареного омара, хотя на самом делебольше предпочитала вареного, а Ангелина Петровна телятину, припущенную вкрасном вине.
– Что ты будешь, котенок? – спросила она у Аркаши,ласково улыбаясь.
