смеете разговаривать со мной в подобном тоне?
— Вот так и смею, — развожу руками. — Ладно, магистр, мне пора. Пойду скажу, что передумал отчисляться. И знаете, что ещё сделаю?
— Меня это не волнует, — фыркает Тимур. — Но знаете, что сделаю я?
— Думаете, это волнует меня? — дерзко улыбаюсь я.
— Должно волновать. Потому что я намерен сделать всё, чтобы вас всё-таки отчислили! — Чадов поднимает палец и наклоняется ко мне. — Вы заимели могущественного врага, Могильный.
Тоже мне, напугал.
— Увидимся, магистр, — не удостоив Чадова поклоном, отправляюсь прочь.
— Надеюсь, что нет! — бросает он мне вслед.
— Да я тоже надеюсь! — восклицаю через плечо. — Просто пытаюсь быть вежливым.
— У вас ужасно получается!
— Знаю! Мне плевать.
— Оно и видно! Вы наплевательски относитесь к собственной жизни, студент.
Твою-то мать. Никто из нас не хочет, чтобы последнее слово осталось за оппонентом. Я так точно не хочу.
Разворачиваюсь и уже почти ору:
— Не вам судить, магистр! Со своей жизнью я сам разберусь. И это будет офигенная жизнь, гораздо лучше вашей!
— Сильно сомневаюсь, — презрительно говорит Чадов.
— А вот увидим!
— Зря думаете, будто вы мне так интересны! — говорит Тимур и скрывается за углом.
Сука, всё-таки оставил за собой последнее слово. Аж догнать его хочется. И морду набить.
Но нельзя, конечно же. Я теперь студент, а не магистр. Да и будучи магистром тоже было нельзя. Хотя меня, конечно, это не особо останавливало — Чадов получал от меня по лицу, да и не только он.
Ладно, похер! Есть дела поважнее, чем этот противный сморчок.
Направляюсь в приёмную комиссию. Звучит колокол, извещающий о конце занятия, и через минуту коридоры наполняются бесконечным потоком студентов.
В толпе я начинаю чувствовать себя неуютно. Сам не знаю, откуда берётся это чувство. Но мне вдруг хочется забиться в уголок и не высовываться. Чтобы никто на меня не смотрел.
Странно. Раньше я, наоборот, всегда наслаждался вниманием. Это тело так реагирует? Очень похоже на то.
Димка-то стеснительным был. Я видел его всего несколько раз, когда вёл у целителей основы самообороны. Но помню, что Могильный всегда сидел на задней парте и не высовывался. А однокурсники, кажется, относились к нему не очень хорошо.
«Дум, Дум! — вдруг вопит в голове Дюба. — Посмотри направо!»
«Что там? — поворачиваюсь и вижу рыжую девчонку с офигенной задницей. — Ого какая. Спасибо за наводку. Отличный попец».
«Да не попец! Дальше смотри, у колонны!»
«А что… Ох ты ж грёбаный ты ж на хер!»
В одной из главных рекреаций универа стоят большие мраморные колонны. И на одной из них висит портрет.
Мой портрет. Из прошлой жизни, само собой.
Большой и красивый портрет с чёрной ленточкой в углу. Я обворожительно улыбаюсь в камеру — красив, чертяка. Аж сам себе завидую.
Под колонной горят свечи и лежит огромная куча цветов, в основном орхидеи. Есть такая традиция, класть на могилы магов орхидеи.
Вижу магистра Марию Громову. Мы с ней дружили, хорошая женщина и отменный преподаватель. Мария подходит и оставляет под колонной цветок нарцисса.
Ха-ха. Она всегда мне говорила, что я самовлюблённый дурак. Нарциссом дразнила. Вот и цветочек принесла.
Как мило, аж слёзы наворачиваются. Громова склоняет голову, будто молится, а потом быстро уходит.
Группка студентов стоит рядом с колонной и тихо переговаривается. Какая-то студентка подходит и кладёт ещё один букет, а потом всхлипывает и вытирает слезинку.
Ох, как приятно. Подойти, что ли, утешить красавицу? Сказать, что её любимый магистр на самом деле жив-здоров?
«Не вздумай, — бурчит Дюббук. — Ты уже и так перед демоноборцами спалился».
«Нам это на пользу пошло. Но ты прав, конечно, всем подряд нельзя рассказывать».
«Вообще никому не надо было», — бурчит Дюба.
— А мне насрать, что Думов помер, — доносится до меня голос. — Так ему и надо. Дебилом был.
Охренеть. Стерпеть такое я просто не могу.
Поворачиваюсь и вижу двух парней. Один коренастый и темноволосый, другой худой и высокий, с обесцвеченными волосами и в круглых тёмных очках. Модник, типа.
— Во-во, — поддакивает он. — Дум весь универ бесил. Я даже рад, что его кончили.
— Ну дык! — крякает темноволосый. — Он ведь ваще отмороженный был. Вот и завалили. Правильно, мля, такой мудак не должен в универе преподавать.
— Это не тебе решать, придурок, — говорю я, оказываясь рядом.
— Ты охренел, урод? — парниша моментально закипает и сгребает меня за воротник. Дёргает на себя, аж ткань трещит. — Чё, в рыло хочешь?
Хватаю его за запястье, применяю огненный конструкт. Студент охает и отдёргивает обожжённую руку.
— Чё творишь? Бессмертный, что ли? — рычит он и сжимает кулаки.
— А я его знаю, Саня, — говорит белобрысый. — Это Могильный с первого курса. Лошара конченый.
— Прикуси язык, принцесса, — отвечаю я. — А то спалю твои беленькие волосёнки, пискнуть не успеешь.
Модник снимает очки и смеётся.
— Ты что, Могильный, страх потерял?
— Ага, типа. Значит, так, — говорю я, поочерёдно вонзая взгляд в двух дружков. — Сейчас вы, говноеды, извинитесь за то, что говорили про магистра Дума.
— А если нет? — громко спрашивает Саня и толкает меня в грудь.
Вдруг становится тихо. Бросаю взгляд по сторонам и вижу, что вокруг нас собралась толпа зевак. Мемориал в мою честь уже не так интересует студентов. Намечающаяся схватка куда забавнее, понимаю.
— А если нет — то вызову тебя на дуэль. За оскорбление, — отвечаю я.
В ответ раздаётся смех. Ржут не только два дружка. Смеются все. Целая рекреация, несколько десятков студентов угорают надо мной.
— Что смешного? — я развожу руками и верчусь, осматривая всех. — А? Кто-нибудь способен ответить?
Блин, говорю как магистр. Ну, привычка, куда от неё деться.
— Ты же лошара, — говорит белобрысый.
— Базара нет! — сквозь смех поддакивает кто-то.
— Какая дуэль, Могильный? В могилу захотел?
Новый взрыв смеха. Твою мать, как унизительно. И ведь прямо сейчас не сделать ничего.
— Димочка, не надо! — притворно жалостливым тоном говорит та рыженькая с классной задницей. — Я буду плакать, когда тебя убьют!
— Закройся, стерва, — отвечаю я. — Все заткнитесь на хрен! Из-за вас мне извинений не слышно.
Кто-то продолжает смеяться, но часть студентов
