— А виснуть на мне обязательно? — раздражённо интересуется она через минуту.
— Я всё ещё тебе не доверяю, — дергаю я одним плечом.
От меня не укрывается то, как она досадливо кривится, поправляя волосы под моей рукой. Приходится погасить вспышку злости, которая обжигает желудок, и сильнее притянуть девчонку к себе. Пусть привыкает. Я намерен действовать ей на нервы все оставшиеся двадцать пять дней.
Уже у лестницы Ева коротко смотрит на меня и интересуется:
— Ладно. А с тобой что не так?
— В каком плане?
— Почему тебе пришлось работать? Что ты делал в том районе? Кто требовал с тебя деньги? И наконец почему ты здесь? Что натворил?
Я сжимаю зубы, снова ощущая, как желудок скручивает злость. Только теперь злюсь я на отца. На козла, который легко выкидывает из своей жизни неугодных ему людей. Даже если это мать твоего сына. Или он сам.
Он столько лет убеждал меня в том, что она мертва... С равнодушной рожей, без грамма сожалений или сочувствия. И неважно, что тот маленький мальчик, которым я был, нуждался в его поддержке. Нуждался в человеке, с которым он может разделить своё горе, в том, кто так же сильно её любил.
Впрочем, зачем ему было горевать тогда, когда он знал, что она не мертва, верно?
Козлина.
Но сейчас о другом...
— Откуда ты знаешь про деньги? — глухо спрашиваю я. — О том, что их кто-то с меня требовал?
— Сообщение случайно прочитала, — не поднимает девчонка глаз. — Тогда.
— Ясно. Я не собираюсь отвечать на твои вопросы, но всё равно уточню: это не было требованием.
— Но очень было похоже на него, — саркастично замечает она.
— Злить меня я тоже не советую, — бросаю я, отпуская её.
Ева что-то ворчит себе под нос, а затем смотрит вперёд и орёт на весь холл:
— Стас! Стас, подожди нас! — Она срывается с места и, обернувшись на меня, лукаво сужает глаза: — Ты же не против хорошей компании за ужином?
Ну вот, снова хочется её придушить.
Стас тормозит на входе в столовую и, повернув голову в нашу сторону, начинает широко улыбаться, как самый настоящий болван. Вспоминаю, как он вчера полночи приседал мне на уши, рассказывая о невероятности Самойловой и о том, как переживает, что она от него отвернулась.
И почему ей приспичило покорить «своей непревзойдённостью» именно моего соседа?
Бесит.
Я захожу в столовую вслед за дурацкой сладкой парочкой, отвечаю кивком головы на приветственный взмах руки Оксаны и иду за едой. Стараюсь не смотреть на Еву, на то, как она смеётся шуткам Стаса, как, веселясь, пихает его плечом, но, конечно же, я всё это вижу.
Я словно одновременно и понимаю, и не понимаю, что в ней особенного.
Да, она отличается от здешних девчонок, незримо, на самом подсознании выделяется на их фоне, но по факту? Маленькая, конопатая, изворотливая лиса. С вредным характером. С вагоном язвительности. Вспыльчивая... Смелая и находчивая. С глазами цвета золотистого мёда...
Твою ж...
Бросаю на поднос первую попавшуюся тарелку с сочным куском мяса, не особо разбираясь, ставлю рядом какой-то салат и иду к общему столу. Ровняюсь с парочкой, которая ещё не успела занять себе места, ловлю взгляд Евы и говорю с холодком в голосе, чтобы до неё сразу дошёл мой посыл:
— Мы с Эльвирой сегодня ужинаем за отдельным столом.
Девчонка с досадой поджимает губы и пальцы на подносе заодно, так, что костяшки белеют.
Я не жду её ответа или протеста и отхожу от ребят, чтобы найти свободный столик. Не хочет проблем — пойдёт следом. Одна.
На глаза попадается тот самый дальний стол, за которым в последние время и сидела Ева. Иду к нему, ставлю поднос и только-только занимаю стул, как на столешницу с грохотом опускается поднос девчонки.
— То есть тебе мало шуточек о нашей точке соприкосновения? — шипит Ева, склонившись над столом в мою сторону. — Хочешь породить ещё больше слухов тем, что мы будем сидеть вдвоём?
— Мне плевать, — жму я плечами.
— Точно, — холодеет её взгляд. — Как я только могла забыть, что тебе на всё и всех плевать.
Она выпрямляется, садится за стол и начинает дёргано рвать пакетики с сахаром над кружкой с чаем. Пять штук. Я насчитал пять пакетиков сахара. Не много?
— Любишь послаще? — укладываю я локти на стол.
Ева едва заметно смущается, подхватывает маленькую ложку, поднимает глаза на меня и начинает со звоном размешивать сахар, явно мне назло:
— Люблю. А с тем учётом, что ты выпытал из меня правду и вынудил сесть отдельно ото всех, я больше могу не стесняться своих желаний.
— Ну вот, — улыбаюсь я. — А ты о слухах начала переживать. Приятнее же быть собой, верно?
Девчонка сужает глаза, смотрит пару секунд подозрительным взглядом, а затем, словно сдаваясь, вздыхает:
— Верно. Только я всё равно нет-нет, да накосячу. Как с этой дурацкой водой, например.
— Кстати, это правда, что ты её не любишь? Почему?
По её плотно сжавшимся губам я понимаю, что тема воды не входит в её личный топ любимых тем. Но тем острее становится желание узнать, что у неё случилось. Или с ней.
И Ева это видит. Видит мой искренний интерес, отклоняется спиной на спинку стула и опускает глаза на свои руки, пальцы которых сцепила между собой:
— Мне было двенадцать. Отец потащил нас с Ромкой на речку. Нажрался там со своим другом, как свинья, и... полез купаться. Угадай, кто не дал ему утонуть? Верно — я.
Твою ж... Маленькая девочка и здоровый пьяный мужик. Как только она сама не утонула вместе с ним?
— Он чуть не утащил тебя за собой? Как ты справилась?
— Едва, — морщится она. — Но на берегу плакал мой брат, я не могла сдаться.
— Да, я успел заметить, что ты очень упорная, — хмыкаю я. — Значит, отец у тебя есть...
— К сожалению, — едва слышно ворчит она.
