Олег хмурился – кони хоть и хорошие, но ступают больно шумно и хрустят ветками. А привлекать внимание раньше положенного – лишние трудности и трата ценного времени, которое можно использовать на поиск ответа на главный вопрос.
Лес густел, кусты все выше, а колючки острее. Через какое-то время дорога исчезла совсем, а заросли стали настолько непроходимыми, что лошадей все же пришлось оставить у старой сосны. Савмак сокрушался и горестно качал головой.
– Да как же так? Коняки мои, жеребятами их взял, кормил, поил. Вон какие вымахали. А теперь бросить. Тут же волки, медведи. Задерут.
Олег прислушивался к лесу, каждый шорох и скрип выдают беспокойство зеленого векового гиганта. Любой Лес – всегда Лес, прежде он был единым, даже море его не разделяло, хоть и пролегало меж сушей. Все равно дух леса общий. Потом расплодились люди, стали рубить, обеспечивать свои нужды, и лес поменялся, обособился. Каждому клочку зелени стали давать свои названия, духи в лесах обмельчали. И все же в любом бору, хоть на юге, хоть на севере есть часть духа того первозданного, дикого Леса, из которого волхв родом. Сейчас этот дух шепчет листьями, скрипит стволами и хрустит ветками, предупреждая и предостерегая.
– Пастор, – обратился к волхву Савмак, он натянул на кисти рукава и, закрывая локтями лицо, ломится через кустарник, как весенний лось, ветки хрустят, палки ломаются, – а ты уверен, что нам туда надо? А то что-то боязно мне в такие дебри без подмоги.
– Сам боюсь, – откликнулся Олег. Его кусты пропускают, словно расступаются, колючки немного, но отклоняются, давая пройти и не оцарапать плечи.
– Да вижу, как ты боишься, – проговорил Савмак и оттолкнул от себя ветку, та срикошетила ему обратно в лицо. Выругавшись, Савмак выплюнул сухой лист и снова полез через заросли. – Идешь, как бык. Даже кустов не ломаешь. Ни царапинки на тебе, а я уже весь поколотый. Заколдованный ты, что ли?
– Такой большой, – отозвался Олег, продолжая вглядываться в темные дебри леса, – а веришь в колдовство.
– Как тут не поверить, когда своими глазами вижу, – бросил Савмак. – Да и говорил я тебе, непростой лес это. Опасный.
– Везде опасно, если умом не пользоваться.
– Да? А вон падре в тутошней богомольне говорит, что в святой книге все написано. И как жить, и как думать. Точнее, думать и беспокоиться ни о чем не надо, потому как церковь уже про все побеспокоилась. Надо только делать, как она говорит.
Брови Олега приподнялись, он удивился, оглянувшись на Савмака.
– Что, до сих пор?
Тот пожал плечами.
– Ну а как по-другому?
Олег тяжело вздохнул и пробормотал:
– Ясно. Откуда ж тут уму взяться.
Савмак его то ли не услышал, то ли услышал, но не понял. Продолжил размышлять вслух, проламываясь сквозь ветки с колючками:
– Я как бы тутошнего бога не очень знаю. Но падре давал проповедь, говорил, мол, бог един. И нашенский, и тутошний. Даже, говорит, любой заморский – тоже единый. А мне что? Нам, на Буян-остров, его бога тоже привезли. Так мы и поставили его идола рядом с нашими. А чего, пускай стоит. Хорошо вписался. Я человек простой, мне заумностей не надо. А чтоб по-простому, по-нашенскому, это да.
Олег нахмурился. Савмак парень хороший, отзывчивый и с открытым сердцем, хоть и простоват. Но такие как он – и есть основное человечество. И ему надо чтоб было понятно, легко и просто. Да Олег сам бы с удовольствием хотел, чтоб понятно и просто. Только он уже много лет бьется над этим, а все никак.
– Все хотят, чтобы за них думали и принимали решения, – заключил он.
– Ну нет, – запротестовал ратник. – Что я, баба, что ль, какая, чтоб за меня думали? Не, я сам горазд. И думать и выбирать. Потому и с тобой пошел, что сам решил. Ясно?
Олег кивнул.
– Ясно. Чего ж тут неясного.
– Вот то-то же, – победно отозвался Савмак, но наступил на маслянистую шляпку гриба и поскользнулся, руки всплеснули, а ноги взлетели в воздух, и разносчик с хрустом рухнул в кусты.
– Сам принял решение и гордо свалился в кусты, – похвалил Олег. – Вот это я понимаю.
– Да чтоб тебя! Поганый гриб! – выругался тот и моментально оказался на ногах. – Еще и ядовитый наверняка. Понавыросло тут. Говорю ж тебе, пастор, дурной это лес.
– Это тоже тутошний падре сказал? – поинтересовался Олег.
Савмак кивнул.
– Сказал. И наказал не водить дружбы с диаволами. А то они и душу могут умыкнуть, а взамен вселятся в тело. Человек от этого дурнеет, не от мира сего становится. От света шарахаются, воды боятся. Сам видел, сколько мыловаров померло от одержимости. Как сходит в лес добывать барсучий жир, так потом злой становится. Дергается, воды не пьет, а жрет всякую невидаль. А потом скрючивает его, и помирает. Пастор говорит, так демон из тела выходит.
Ветер в лесу стих, скрип и треск веток прекратился, опустилась тревожная и гнетущая тишина. Олег напрягся, вслушиваясь в окружение, так себя лес может вести, только предвещая опасность. Но какая это опасность – зримая или нет, не ясно.
Волхв пригнулся, позволяя густым кустарникам полностью его скрыть, Савмак повторил за ним.
– За барсучьим жиром, говоришь, ходили? – тихо спросил Олег, его взгляд устремился сквозь просветы в листве.
Савмак тоже попытался разглядеть вдали что-то полезное, но только нахмурился разочарованно и ответил:
– Ну да. Им еще грудную болезнь хорошо лечат. Мажут грудину, и вроде легчает.
Олег еще внимательнее всмотрелся в лесную чащу. Воздух там пропитан темнотой, будто та обрела плотность и заполняет собой лес. Может, и не врут люди о местных диаволах. Да только не место этим диаволам здесь. Теперь не место.
– Барсучий жир дело хорошее, – отозвался Олег отвлеченно. – Барсуки только не желают его отдавать. Так ведь?
Савмак развел руками и покачнулся на корточках.
– Ну а кому понравится, когда его по голове тюк – и насмерть, – ответил он, оправдываясь.
– И кусаются небось, – констатировал Олег.
– Небось кусаются, – согласился Савмак.
Олег много раз видел болезнь, которую описал ратник, и никакие диаволы тут ни при чем. А виной всему болезнь, что перекидывается от зверя на человека при укусе. И будь у людей хоть немного веры в себя, а не в высшие силы, которые должны за них все решать, уже давно придумали бы лекарство.
– Люсиль где-то там, – сообщил Олег и указал вперед на густую и плотную темноту.
Савмак потемнел лицом, густые брови сдвинулись, он проговорил глухо:
– Надо вызволять. Не дело это, дозволять всяким недостойным чужих женщин бесчестить.
