— Ты правда хочешь об этом поговорить?
— Не особенно. — Молли перекатилась на спину и вскочила с кровати. Еще одной атаки платье не выдержит. Иначе по степени его измятости миссис Джонни наверняка поймет, что происходило — почти произошло — сегодня в комнате Молли. — Но вместо этого мы можем обсудить Малыша Тони. Бедный мальчик.
— Почему это «бедный»? — Доминик все еще валялся на кровати. Выглядел он ужасно соблазнительно, прямо как тройная порция сливочного мороженого с карамелью. — Обыкновенный хороший мальчик.
— Да, но это не объясняет, почему ты издевательски называешь его Малыш Тони, — глядя в стоявшее на туалетном столике зеркало, Молли поправила прическу и заново нанесла на губы блеск,
— Может, немного обидно… Своего брата я зову Тони, а тех, кто не приходится нам родственниками, — Энтони. Поэтому Малышу Тони не подходит ни одно из этих имен. Не мог же я назвать его Младший. Так что брата теперь зовут Большой Тони, а парня — Малыш Тони.
— Тогда уж лучше Малыш Энтони, — скривилась Молли. — О, так вы музыкальная семейка: «Малыш Энтони и Империалы»![13]
— Точно. Ты знаешь эту группу?
— Я люблю старичков. «Подушка в слезах», «Разбитое сердце». А, и еще «Шимми, Шимми, Коко-боп». Обожаю. Хотя в основном я урывками слушаю все, что показывают ночами по телевизору.
— Ты смотришь телевизор по ночам? А спать когда?
— Спать вообще вредно, — улыбнулась Молли. — Надеюсь, ты понимаешь, что называть его Малышом Тони, если он не из той группы, невозможно. Что, если он вырастет и станет выше отца? Тогда вы станете называть их Дряхлый Тони и Юный Тони?
— Об этом мы как-то не подумали. Особенно о Дряхлом Тони. Может, что-нибудь подскажешь?
— Подскажу. Спроси самого Малыша Тони, как он хочет, чтобы его называли.
— А что, неплохо. — Доминик встал с кровати. — Надо этим заняться.
— Как, прямо сейчас? А обед? Ты что, забыл — бутерброды с арахисовым маслом и джемом?
Доминик распахнул дверь в коридор и широким жестом пригласил Молли вперед. Она быстро надела сандалии и вышла.
— Знаешь, тебе все это скоро надоест, — проговорила она, спускаясь по лестнице. — Все это отлично, но не твое.
— Что не мое?
— Перестрелки из водяных ружей, арахисовое масло, виноградный джем. Все это очень весело, но если больше ничем не заниматься, скоро надоедает. Ты просто играешь.
— Да? А как же ты? Тебе самой это не надоест за две недели?
— Только не за две недели. Хотя, конечно, рано или поздно надо будет подыскать себе еще что-нибудь.
— Новую работу.
— Не болтай чепухи. Новая работа — новая игра. За десять лет я только и делала что играла. Точнее, я всю жизнь только и делала; что играла. И я никогда не упускаю своей цели. Как комар. Не веришь — спроси у Джейни. Она тебе все расскажет. У нее память, как у Эйнштейна.
Доминик взял ее за руку, остановил и мягко развернул к себе.
— Это было предупреждение, правильно? Не успею я к тебе привязаться, как ты уже исчезнешь.
К ее искреннему удивлению, от этих слов в сердце у Молли что-то оборвалось.
— Да, предупреждение. Мне бы очень хотелось сказать тебе: я не такая, я гораздо лучше, но — что есть, то есть. Я стараюсь не… привязываться. Сильно.
— А как же твоя кузина? К ней ты привязана.
Молли опустила голову.
— К ней — да. Но она мне как семья. Я за нее могу убить. — Она подняла голову и с улыбкой взглянула на него. — Эй, не будем так углубляться. Это вредит моему беззаботному образу.
Доминик погладил ее руки — сверху вниз, снизу вверх — и сжал ладонями локти.
— Вы гораздо сложнее, чем я думал, Молли Эпплгейт.
У нее даже во рту пересохло. Какого черта ей так хочется выложить ему всю правду? Выплакать все свои горести и страхи, а потом сесть к нему на колени, обвить руками его сильную шею и забыть обо всем? Она просто пыталась заранее подготовить себя к расставанию. На этот раз оно будет не из легких.
— Ловко получилось? — она ослепительно улыбнулась. — А ты и поверил.
Доминик сделал шаг назад.
— Ты… ты меня разыгрывала? Зачем?
— Я всегда всех разыгрываю, Доминик. Ты имеешь дело с лучшей актрисой в мире. Не бери в голову: я просто испорченная богатая девчонка. Попрыгунья-стрекоза, пустышка, дилетант. Везде найду наклонную плоскость, чтобы скатиться еще ниже. А если не найду — сама ее наклоню. Перед тобой совершенно бесполезное создание. И что самое ужасное — мне жутко нравится быть такой. А теперь пойдем. Есть очень хочется.
— Нет, подожди, — сказал он, не отпуская ее рук. — Ты начала с того, что в моей жизни должно быть еще что-то кроме игры с племянниками. Хорошо. Но я могу уравновесить такую жизнь. Работой, игрой, семьей. Прежде я так не делал, но ведь могу, если захочу. Хочешь сказать, что ты не можешь? Или у тебя просто не было причины, чтобы остановиться и никуда не убегать?
— А я и не бегу, — сказала Молли. Сердце тяжело стучало у нее в груди. — У меня полно друзей по всей стране, во всем мире. Я просто… перемещаюсь.
Она взяла его за руки и сделала шаг назад.
— Сейчас, например, я собираюсь переместиться на кухню и поесть бутербродов с арахисовым маслом и джемом, потому что это здорово. Потом я пойду смотреть лошадей, потому что люблю их. Потом постараюсь подбодрить Синару, потому что ей это сейчас очень нужно. Я не строю грандиозных планов на будущее, понимаешь? А теперь прости, мне пора бежать.
— Ты говоришь так, будто тебе на все наплевать. Что же тогда произошло у тебя в комнате? Как это назвать — экзамен или вроде того? Если так, мне кажется, пока не ввалились племянники, я его сдавал на «отлично».
— О, можешь не сомневаться. Я просто хотела тебе напомнить: у тебя здесь своя жизнь, своя работа. А я через месяц, возможно, буду за тысячу миль отсюда, найду себе другое приключение. — Она скорчила гримаску и пожала плечами. — Просто… просто я не хочу, чтобы кому-нибудь было больно, вот и все.
— Вот как, неотразимая Молли. Не такая уж ты неотразимая. Думаю, что вполне смогу сдержать свой пыл, пока ты здесь, не рухну на колени, не предложу руку и сердце и тем более не повисну на тебе с рыданиями, умоляя не уезжать. Расслабься, никто на тебя не посягает.
Он отошел в сторону, пропуская ее. Оказавшись спиной к нему, Молли быстро-быстро заморгала. Он за ней не пошел, и это хорошо.
А еще он не стал уточнять, кому именно она не хотела делать больно. И это тоже хорошо. Наверное.
Глава 9
Еще целый час после завтрака Молли чувствовала себя так, словно вместо бутербродов с арахисовым маслом и джемом наглоталась камней. Хотя после того, что она наговорила Доминику, даже омлет переваривался бы с трудом. Ее собственные слова тяжелым комом застряли внутри.
