его.
— Настоящее лето видела Илва, а у нас здесь подделка, — пропела Лена, как мы её называли — Алёна.
Я, Майя и Алёна подружились на первом курсе Академии Художеств, вернее сказать, ещё на вступительных испытаниях. Словно почувствовали друг в друге родные души будущих неудачниц. Справедливости ради, неудачницы мы были только в личной жизни, на учёбу жаловаться не приходилось. Мы легко поступили, прошли и по баллам ЕГЭ, и по творческим заданиям. У каждой из нас были свои сильные стороны, которые мы использовали во всю мощь своего, как мы тогда считали, дарования. И совсем немного слабых, которые не смогли нам помешать.
Мы держались вместе все годы обучения, поддерживали друг друга, прикрывали, помогали, в итоге окончили Академию и получили долгожданные дипломы.
И вот, итог.
Дипломы пылились на полках. Из нас троих продолжила активно писать картины только Майя, некоторые её работы выставлялись даже в зале выставочного центра Санкт-Петербургского союза художников. Только писать картины и зарабатывать на этом — разные вещи, часто не зависимые друг от друга. На жизнь Майя зарабатывала, расписывая матрёшек и тарелки для многочисленных сувенирных ларьков, число которых в сезон росло, как грибы после дождя.
Алёна применила полученное образование удачнее всей — она рисовала… брови на лицах озадаченных красотой женщин. Пока больших успехов она не достигла, но мы верили в неё, как в самую перспективную и находчивую из нас троих.
А я болталось, словами бабушки, как кое-что в проруби.
— Как там, на море? — восторженно спросила Майя.
Она родилась в маленьком городке Мурманской области, настолько крохотном, что не сразу отыщешь на карте. Окончила единственную в округе художественную школу, отправилась ловить удачу в Санкт-Петербург, не веря, что поступит в Академию Художеств, и… поступила. Семья Майи была самая обыкновенная, имела средний достаток для своего региона, что означало: на проезд, еду и кое-какие вещи хватало, на отпуск на море — точно нет.
— Хорошо, — ответила я. — Красиво, — я вздохнула, с трудом удержалась от откровений, что самым красивым на всём побережье был член Федоса.
Не яркий, стремительный закат. Не медленно растекающийся, оранжевый, словно нарисованный маслом восход. Не пицундские сосны, кроны которых шелестели, когда мы среди ночи неспешно шагали по центральной и близлежащим улицам. А половой орган мужчины, с которым я провела почти три недели. Две с половиной. Две… И два дня.
Мужчина тоже был хорош, на самом деле он был в тысячи раз лучше собственного детородного органа, в миллион раз прекрасней самого Тора и в миллиард шикарней Криса Хемсворта.
Только если начать думать об этом, вспоминать, то можно разреветься до икоты, а показывать свои слёзы мне совсем не хотелось. Не потому что Алёна и Майя не могли меня понять, поддержать, найти доброе слово, утешить — уж на этом мы съели собаку за годы учёбы и кучу неудачных романом у всех троих, а просто…
На самом деле я сама не понимала, почему не хотела ни с кем делиться своими воспоминаниями. Это было похоже на загнутый уголок в школьной тетрадке, где написана сокровенная тайна, а сверху красовалась надпись: «Большой секрет».
— С кем ездила-то? — не унималась Алёна, которая никак не могла поверить, что в Анапу я поехала одна.
Приехала в аэропорт, прошла регистрацию, села на самолёт и полетела. Са-мо-сто-я-тель-но.
— Что ты пристала к человеку? — заступилась за меня добрая душа Майя. — Может, у неё тайный роман, — она мечтательно закатила глаза, выразительно вздохнув.
— С женатиком? — Алёна посмотрела на меня в упор, прищурив карие глаза в обрамлении наращенных ресниц.
— Что ты заладила, «с женатиком, с женатиком», можно подумать, женщина не может одна поехать на курорт! — возмутилась я.
— Может, только на какие деньги? Курорты Краснодарского края, — Алёна передразнила набившую оскомину рекламу, — стоят, как крыло боинга! Ты внезапно разбогатела?
— Картину продала, «Поцелуев мост», — на ходу придумала я.
«Поцелуев мост» висел в арт-галерее на Думской, в отделе знакомого художника, который брал мои картины скорее из жалости, чем корысти ради. Вообще-то Семён — так его звали, — не уставал меня нахваливать, особенно мои акварели с центром Питера, районом Коломны, родных Конногвардейского бульвара с Театральной площадью, а ещё пейзажи Ботанического сада. Только похвалу на хлеб не намажешь, поэтому он брал мои картины и пытался продать заезжим иностранцам.
— Не-а, — уверенно рассмеялась Алёна, предварительно небрежно фыркнув.
Однако я и не подумала обижаться, Алёна в нашей компании считалась прорицательницей, эдакой Вангой Питерского разлива родом из Забайкалья. Ей нравилось думать, что она всё знает и предвидит, надо заметить, она действительно редко ошибалась по поводу наших амурных дел.
— Твой «Поцелуев мост» как висел у Семёна, так и висит. Я вчера ему свои «Лилии» относила, видела.
— Дипломные? — ахнули мы в два голоса с Майей.
— За аренду платить надо, — вздохнула Алёна, и мы вместе с ней. — Нужно было на экономический поступать…
— Или мужика богатого найти, — добавила Майя, словно и правда кто-то из нас мог найти «богатого мужика» или искал его.
— Ну, так с кем ездила-то? — понуро спросила Алёнка, придвигаясь ко мне и протягивая банку с колой.
— С Федосом, — ответила я.
— Кто это? — Алёнка нахмурилась, явно перебирая в памяти всех моих потенциальных ухажёров, даже тех, кто не Федос и точно не мог отвезти меня на море.
Диплом на станковой живописи парням приносил ровно столько же денег, сколько и девушкам. Здесь гендерное равноправие одержало оглушительную победу!
На всё про всё у неё ушло секунды три, максимум пять, после чего она вопросительно уставилась на меня, не моргая.
— Федя, сосед мой. На выпускной приходил. Вспомни! — потребовала я.
Тот факт, что Федоса можно забыть, удивлял меня ничуть не меньше, чем подруг то, что я вырвалась на юг, и не на какой-нибудь Турецкий, по горящей путёвке, а на наш, отечественный — с ценами жестокими и беспощадными, как годовая инфляция или академическое художественное образование.
— Да ладно! — как плошки округлила глаза Алёна. — Тот самый?! Прямо то-о-от?
— Другого соседа у меня не было, — ответила я. — Нет, были, конечно, но Федос — единственный в своём роде.
— Ещё бы, — кивнула Майя. — Он фантастический! Какая натура… Фантастическая фактура. Ты же его нарисовала? — в восхищении уставилась она на меня,
