нажал отбой.
А в семь утра в дверь позвонили. «Что-то с Дашкой!» — вскочила я с постели. Голова раскалывалась. Зачем нужно было столько пить? Так меня же Князев бросил. Чтобы бросить, надо поднять, а он просто мимоходом ногой поддел. Кое-как добралась до двери, распахнула и застыла в изумлении, даже голова стала меньше болеть. На площадке стоял высокий худой мужчина — Михаил из Петербурга.
— Я твое сообщение прочитал, ну и прилетел. Ничего, не помешаю?
В прихожую вышла растрепанная Чума.
— Это надо так нажраться, чтоб себя не помнить, — Татьяна потянулась-выгнулась красивым телом и замерла, уставившись на дверной проём.
— Это Михаил, мой очень хороший друг из Питера, — выдохнула я нелепую фразу.
Михаил смущенно кивнул.
— Какая-то «Ирония судьбы или с легким паром», — пробормотала Чума и ушла в ванную.
Я смотрела на гостя, а боль в висках медленно отступала, и стало понятно, что теперь всё будет хорошо — ведь плохое осталось позади.
ГЛАВА 13
Мы сидим на кухне у Чумы и едим алый сахарный арбуз. Сладкий запах наполняет квартиру. Ароматный сок капает на тарелки, усыпанные черными семечками. Нам хорошо. На улице душный московский август, в открытое окно врывается шум улицы, ветер колышет занавеску.
— Надо кондиционер поставить, — размышляет вслух Татьяна, — и стеклопакеты хорошие, новые, чтобы тишина была.
— А на что тебе тишина? — интересуется Людочка. — Ты дома почти не бываешь, носишься за своим Шуриком, как заведённая.
— Люд, ты это к чему? — Татьяна вытерла полотенцем арбузные капли с пышной груди.
— К тому, что ты дома не появляешься. Работа, командировки, а теперь ещё катанья джиперские.
— И что?
— Да так, ничего, просто, — Людочка пожимает плечами, и безо всякого перехода заявляет: — А знаете, что арбуз — это ягода.
— Мы даже знаем, что банан — это трава. Так, чем тебя всё-таки наши с Шуриком покатухи не устраивают? — не унимается Чума.
— Ой, девчонки, как же с вами здорово! — прерваю я их очередную перепалку.
— Не умотала бы в Питер, могла бы регулярно наслаждаться нашим обществом, — хмыкнула Татьяна.
Да, почти год мы с Дашкой живём в Санкт-Петербурге. Теперь там наш новый дом, новые друзья, у Дашки новая школа, у меня новая работа и совершенно новая жизнь.
В прошлом году Миша, прочитав моё сообщение, что жить мне больше не хочется, прилетел в Москву, и это было неожиданно, как гром среди ясного неба. Михаил из Петербурга был реален и нереален одновременно — то ли живой человек, то ли плод моего воображения. Я делилась своими чувствами с кем-то, кто меня понимал, кому я верила, но он был для меня чем-то вроде сказочного персонажа. В детстве я мысленно разговаривала с героями любимых книг, они мне давали советы, обсуждали со мной мои девчачьи проблемы, а в тридцать семь лет у меня появился такой же собеседник на мониторе компьютера.
Когда майским утром Миша вошёл в мою квартиру, я вдруг ощутила, не поняла, а именно ощутила, почувствовала, что плохое в моей жизни закончилось, будто кто-то мне сказал: «Успокойся. У тебя всё хорошо».
Я, конечно, читала, что бывает такое: героиня видит персонажа первый раз и понимает, что это не просто случайный эпизод, а встреча с «человеком её жизни». Но это в книгах, там ещё много чего увлекательного происходит — олигархи женятся на чистых провинциальных девушках, в добрых дурнушек влюбляются прекрасные принцы, и прочие розовые пони бегают по радуге. А в реальности так не бывает. Не может сорваться человек в другой город, чтобы помочь знакомой по переписке, да и чем, собственно, помочь?
Поэтому спросила я самое естественное, что можно было спросить в той ситуации:
— А как ты мой адрес узнал?
— Здрасьте, ты же писала, что семь твоё число: родилась седьмого октября, живешь на Седьмой Парковой, в седьмом доме, в седьмой квартире. Трудно не запомнить.
Потом мы зашли на кухню (нельзя же всё время стоять в коридоре), и я стыдливо кинулась убирать со стола следы нашего ночного разгула. Чума вышла из ванной свежая, как весенний цветок, никогда и не подумаешь, что она имела хоть какое-то отношение к полной окурков пепельнице и стоящим в углу пустым бутылкам, которые я судорожно прятала в мусорный пакет.
— Моя школьная подруга, Татьяна Чумакова, — почему-то официально представила я Чуму.
— Михаил Князев, — Миша широко улыбнулся.
Чума округлила глаза:
— Воробьева, а тебе другие имена известны?
Миша вопроса не понял, я окончательно смешалась, а Татьяна стала аккуратно складывать в раковину грязные тарелки
— Надо тебе посудомоечную машину купить — в двадцать первом веке живём. Не знаешь, как Людка вчера домой дошла?
Спросила и сама же ответила:
— Если мать её не звонила, значит, дошла. Ладно, я тоже пойду. Посуду сама помоешь. Вечером позвони, — и, откровенно внимательно рассмотрев Михаила, видимо, чтобы обсудить с Людочкой, ушла.
Но через минуту от Чумы пришло сообщение «Одинаковые имена — это удобно, не запутаешься. Но не забывай, что есть ещё много других хороших имен и даже фамилий».
Мы сидели за кухонным столом напротив друг друга, и я внимательно, как Татьяна, рассматривала моего гостя. В жизни он был совсем не похож на интернет-образ, нарисованный моим воображением. Вернее, черты лица были те же, что и на фото — рыжеватые волосы, карие глаза, высокие скулы, но мне он казался этаким эгхедом, мудрым и всезнающим питерским интеллектуалом, а перед собой я видела доброго парня с весёлыми конопушками, какого-то уютного, если так можно сказать про человека. А Михаил потом мне рассказал, что меня он вот именно такой и представлял — похожей на воробышка, хотя он мою фамилию тогда ещё не знал и, что меня в школе воробьем дразнили, не слышал.
Мы почти полдня провели на кухне, пили крепкий кофе, сваренный Михаилом (он, улыбаясь, заявил, что в моем состоянии это лучшее) и разговаривали о том, что интернет — это свобода от себя, которая так нужна многим, кто прячет лицо за аватором, имя — за ником, а мысли — за постами. Обсуждали Москву, Питер… Михаил словно заговаривал мои тяжёлые мысли, как бабка-ворожка заговаривает зубную боль, и я физически ощущала, что внутри меня что-то меняется, словно пружина, которую я всеми силами сжимала последнее время, распрямилась, и стало легко. «Мы теряем для того, чтобы найти, а меняясь, становимся самими собой».
А вечером Михаил уехал домой — утром ему надо было быть на работе, как и мне. После его приезда мы уже не переписывались, а перезванивались.
