это время совсем уже вырос.
— Василек, да неужто ты уже такой большой?
Васька хотел было еще раз броситься на шею отцу, но его место заняла Анна, которая крепко целовала мужа и, плача и смеясь, приговаривала:
— Соколик ты мой,—приехал таки, ненаглядный!
Пошли в хату. Васька подхватил отцовскую винтовку и бежал впереди.
— Кутюк!— кричал он выбежавшему из-за сарая мохнатому псу:—Гляди, батька приехал!
К шествию присоединился и старый Кутюк, добродушно помахивавший пушистым хвостом.
— Ну, вы! — крикнул Васька на вертевшихся под ногами утят,— не видите, что ли!
После первых минут свидания, когда все понемногу пришли в себя, Журбин спросил жену:
— Ну, как у вас тут?
Анна вздохнула.
— Неладно, Ваня. Кругом кадеты, казаки восстают. Ночью жуть. Не только на улицу, во двор выйти страшно. Антонова-то помнишь?
— Слесаря?
— Ну, да. Членом ревкома он у нас был. Зарезали. И жену зарезали, и детей поубивали.
— Да кто? За что?
— Большевик он был ярый, вот за что. Силантьева Евдокима помнишь? Тоже убили. Марфу Решетникову,— муж ее в большевиках, -чуть до смерти не прибили. Хату, было, ей подпалили, да спасибо соседи отстояли.
— У попа уже не служишь?
— Чтоб ему кишки повыворачивало, этому попу,— и Анна начала длинный и грустный рассказ о том, как она все эти годы жила одна с Васькой и что пережила.
— А поповская Райка сволочь,—сказал Васька,—полон сад яблоков, а никому ни одного сроду не даст.
— А ты без поповских яблок не обойдешься?—заметила ему Анна.
— Да мне на греца, а вот она, сволочь, все с Тишкой дразнит. Пройдешь мимо, а они: как поживаете Василий Иванович? Я им говорю: кадетов ждете, гады? А они опять свое; почем бархат на брюки брали, Василий Иванович?
Журбин рассмеялся.
— Ничего, Василек, не тужи, еще наша возьмет.
Часа через два у Журбина была уже полная хата гостей. Узнали о приезде Ивана.
— Ну, как, Иван, дела?
— Что нового слышно?
И пошли разговоры.
Сначала о том, о сем, а потом, когда пришел Павлушкин отец и Глушин, разговоры пошли посерьезнее. И голоса снизились, и ставни прикрыли.
— На днях— отступать!..
ТРЕВОГА
Через несколько дней Павлушка прибежал к Ваське и,запыхавшись, сообщил:
— Васька, наши отступают!
— Да ну?
— Сейчас отец пришел домой и велел матери собирать вещи. Наши уже с позиции снялись. Да вон, гляди,—видишь идут? Вон и пулеметы повезли.
— Надо-ж матери сказать.
— Собирайся, а я побегу к Фильке.
Но Филька сам уже летел к Ваське.
— Слышал, Васька?
— Знаю. А как же ребята насчет винтовок?
— Выкапывать надо.
Мальчики бросились в сарай.
— Давайте патроны поделим, а винтовки пока здесь под соломой оставим, а то днем еще отберут их у нас. Как будем уходить из станицы, так и захватим. Ладно?—предложил Филька.
— Ладно, ладно, а вот с патронами как? Куда их нам целый ящик?
— Возьмем по двадцать пять штук, а остальные отцам раздадим.
На том и порешили.
— Чур, друг без дружки не уходить, ребята, вместе держаться!
— Конечно вместе.
— А если отцы наши разойдутся? Если они будут в разных отрядах, или в разное время выходить из станицы, — тогда как?
— Все равно вместе держаться. У нас свой отряд будет. И других ребят соберем. Вон Володька с матерью выехал из станицы. Гришка тоже с нами идет.
— Гришку возьмем, Гришка наш.
— Ага. И Прошка с нами пойдет. У Прошки кинжал есть.
— Ладно, а я, ребята, пока матери скажу.
Павлушка с Филькой побежали по домам, а Васька в хату к матери.
— Мамка, слышь, наши-то станицу бросают.
Анна уже знала об этом. Она спокойно оглядывала свое имущество. Что взять с собой? Ведро? Горшки? Худую бочку?
— А где отец?
Спокойно и молча достала она из-под ветхой деревянной кровати сундук, раскрыла его и опорожнила.
— Ну, Василек, помогай мне.
Сложили в сундук кое-какую ветхую одежонку, старые сбитые ботинки, нож, пару вилок, тарелку, миску, чугунок.
— Ну, вот, и все наше имущество,—сказала Анна,— теперь давай подушки и одеяло в узел свяжем. Тащи, Василек, веревку.
— Мамка, а стол, кровать, ухваты? В сарае еще вилы да лопата есть. Как же это, бросать?
— Да уж не с собой же таскать. Пусть остается.
— Мамка, а мои книжки?
— Книжки давай. Спрячу.
— Отец в ревкоме.
— А как же мы сундук понесем?
— Люди добрые заедут, возьмут нас, Вася. Ты же никуда не уходи.
Вооруженные отряды большевиков уже покидали станицу. Нужно было перейти Протоку и укрепиться за ней хотя бы на короткое время.
Когда Иван Журбин пришел домой, Васька обратился к нему:
— А где-ж, папаня, кадеты?
— Всюду кадеты, сынок, со всех щелей, как мыши из нор, лезут.
— Папаня, а мы вернемся опять домой?
— Вернемся, вернемся, сынок. Соберемся с силами, разобьем кадетов и снова заживем с тобой на славу. Будешь в школу ходить, учиться будешь.
— А меня на фронт возьмешь?
Журбин посмотрел на сына, ничего не ответил.
— Ну, Анна,—обратился он к жене,—все у тебя готово?
— Все, Ваня.
— Ну, сейчас фура придет. Грузись и поезжай. Бери с собой Ваську, а я верхом догоню.
ОТСТУПЛЕНИЕ НАЧАЛОСЬ
На другой день, 14-го августа, пришла жуткая весть: Екатеринодар пал. Екатеринодар в руках восставшего казачества и контр-революционного белого офицерства. Целый ряд крупных станиц и станция Тихорецкая также находятся в руках врагов. Отряды большевиков на Таманском полуострове и в части станиц, расположенных вдоль Кубано-Черноморской железной дороги, оказались отрезанными от главных военных сил Советской Республики.
Враг надвигался со всех сторон.
Прибывший в станицу Полтавскую Епифан Ковтюх принял командование отрядом.
Из станицы потянулись сотни фур с семьями и скарбом большевиков. Многие до последней минуты не верили, что придется покидать насиженные родные места. Встревоженные люди бегали из хаты в хату и спрашивали:
— Вы что, уезжаете?
— Уезжаем, голубчики вы мои! Страсти-то, ужасы-то какие! По станицам, где казаки власть захватили, жен и матерей большевиков шомполами до смерти засекают. А вы как? Неужели останетесь?
— Нет уж, и мы, раз такое дело. Куда же нам оставаться? Убьют.
И хата за хатой поспешно грузились. Сундуки, узлы, ящики, всякий скарб, все увозилось. Мебель же, кадушки,
