косынка на голове лишь подчёркивала перемены. Я совсем не ожидала встретить её такой…
– Ты всё ещё ходишь туда? В больницу?
– Да, Шейна, – заварив мне и себе чай, она поставила сахарницу прямо в центр столика и села напротив. Тихо и нервно, как будто с трудом. Думаю, она тоже волновалась.
Мне не хотелось пить, даже после сильного мороза. В свете кухонной люстры я мельком бросала взгляд на свою подругу, медленно помешивая сахар в кружке, и с каждым разом замечала ещё больше изменений в её внешности. Однако молчание не могло длиться вечно – и я должна была нарушить его первой.
– Айн, послушай. Я виновата перед тобой.
Она молча положила кружку и посмотрела на меня так, будто сейчас я сказала полную чушь.
– Ты не виновата, Шейна. Ни в чём. Я тебя понимаю – в нашей жизни много трудностей. А ты решила, что так будет лучше. И я не виню тебя.
– В том, что я забыла о тебе на месяц? А вот я виню! И то, что мы не виделись столько времени, говорит только об одном: я умственно-отсталая эгоистка.
Подруга попыталась улыбнуться, но как будто не смогла. Вообще, вид у неё был очень уставший. Нет, не такой, какой обычно бывает после целой недели экзаменов или осенне-пахотных работ. Измученный, вымотанный, лишённый всего, что делало её когда-то такой… живой.
– У тебя были дела. И у меня дела. Я тоже могла бы позвонить – но не сделала этого. Так что считай, что никто не виноват, – сказала она, снова поразив меня своей способностью сводить любые конфликты и проблемы на «нет». – Главное, что мы сейчас обе здесь, рядом.
– Да, Айн. Главное, – отчего-то дрожащим голосом произнесла я и наконец приступила к своему чаю.
Всё же Айна оставалась Айной. Даже болезнь не смогла взять верх над её добротой и рассудительностью. Разбив между нами стену молчания, она будто бы малость ожила: тут же стала делиться событиями, своими удивительными идеями, интересными и замысловатыми снами. Рассказывала ярко, эмоционально, с душой. Как и всегда – словно последнего месяца и не было вовсе. Этой черте её характера я никогда не перестану поражаться!
– А как идёт работа с той книжкой про девочек? – спросив невзначай, я хитро продемонстрировала, что всё ещё помню о её планах.
– Две главы уже готово, – Айна допивала горячий чай и мельком глядела в заиндевевшее окно. Всё такое же чёрное и непрозрачное, как и последние несколько дней, – и ещё семь стихов за три недели. Миссис Эриксон даже предлагала мне взять у неё дополнительные курсы, но денег сейчас итак мало… – мимолётная пауза, и внезапное предложение. – Хочешь, прочту тебе что-нибудь?
– Конечно хочу, – оживилась теперь уже я. – Давно не слышала твоего творчества. Заодно освежу его в памяти!
Айна сбегала в свою комнату, вернулась с листочками и, сначала решив встать прямо под люстру, всё-таки присела рядом со мной. Наверное, ей сейчас было тяжело долго стоять на ногах.
Под вьюгой серебра
Смолкли над миром бодрящие речи
Птиц перелётных, гуденье цикад.
Тихим, глубоким, серебряным, вечным
Сном белоснежным накрылся наш сад.
Вьюга напевы свои ледяные
Дарит уснувшей деревьев родне,
Те лишь молчат: поредели, застыли,
Зимние сказки листая во сне…
Сказки о ярких сокровищах чистых —
Этих широких полях серебра,
С блеском слюды, бирюзы, аметиста
Вьюга их дарит, кружа не спеша.
Сны о высоких и сказочных скалах,
Что не проснутся уже никогда,
Грёзы о том, как когда-то упала
В искрах рыдая и плача звезда.
Сны – это эхо затихнувших мыслей,
Память о том, что уже не вернуть.
Вьюга их скроет, погасит, очистит,
Чтобы навеять ещё где-нибудь.
Подруга закончила своё чтение и сделала глубокой вдох, стараясь как следует отдышаться. Но, взглянув на меня, тут же улыбнулась и сложила листики обратно.
– Классное стихотворение. Супер! Как я и ожидала, кстати. Никаким бедам и болезням твоего таланта не отнять.
Не знаю, специально ли я упомянула про болезни или нет. Мне лишь хотелось узнать поподробнее, как обстоят дела. Неведение уже начинало болезненно грызть мои ощущения. Грызть и засевать их опасениями – такая вот параноидальная картина…
– Если бы, – произнесла она чуть слышно.
Шёпотом.
Я взглянула прямо в её тёмные, чёрные как сур-ганский чай глаза. Так, чтобы она не смогла снова отвести взгляд. И спросила то, о чём должна была знать:
– Всё так безнадёжно?
– Нет, что ты… – начала было подруга, но потом осеклась. – Думаю, что да.
В этот миг я впервые заметила лёгкие, едва видимые при таком свете покраснения на её коже. Даже не совсем красные – чуть розовые пятнышки в области глаз, носа и немного у шеи. Странно, что не увидела их раньше. Наверное, последствия химиотерапии…
– Что говорят врачи?
– …Что могло быть ещё хуже, – Айна мотнула головой, неловко поправила косынку и провела ладонью вдоль лица. Не знаю для чего – словно стараясь хоть на мгновение скрыть его от меня. – Я не хочу об этом говорить, Шейна. Давай не будем лишний раз поднимать этот вопрос. Если случится что-то серьёзное, я сразу скажу. Мы ведь договаривались.
«Куда уж серьёзнее…» – подумалось мне. Но виду я не подала, лишь кивнула и заставила себя промолчать. Хотя стоило мне это многого.
– Ладно. Хорошо. Прочитай мне ещё какой-нибудь свой стих, ладно? Отвлечёмся немного.
Айна согласилась и в ту же секунду «отправилась» к своим бумажкам. А я смотрела на неё – свою подругу, которой становится всё тяжелее и тяжелее. Думаю, поэтому я и не могла к ней прийти. Видеть, что она мучается и при этом не хочет мне ничего говорить. Это не обидно, это… неправильно.
Каждый день
Город – хмурый, занятой,
Посреди толпы бегущей
Образ девушки простой
Промелькнул в спешившей гуще.
Шаг за шагом, между тех,
Кто несётся без оглядки.
Шуб желанных мёртвый мех —
С ним она играет в прятки.
В грубый камень те глядят,
Пряча взгляд от всех на свете.
Асфальтированный яд
Принимая в сером цвете.
А она – идёт пешком,
Наслаждаясь солнцем светлым.
Даже дождь ей нипочём —
Тает мгла под тёплым
