- Если без многочисленных отрицаний, то человек делает только то, что ему выгодно. Так?
- Да. Именно так.
- Ну ты даешь! А когда тебя заставляют делать что-то противное – против твоей воли? А когда ты не хочешь, но приходится? Например, для другого человека – по любви или из чувства долга? Где тут выгода?
- Когда тебя заставляют, ты подчиняешься, даже если очень не хочешь, потому, что это выгоднее, чем сопротивляться. Например, безопаснее. Если начальник заставляет тебя делать противную работу, ты выбираешь, что для тебя выгоднее: согласиться и остаться на работе – или отказаться и очутиться на улице. Так? Так. Когда ты делаешь для другого человека что-то по любви, то получаешь от этого удовольствие, а значит, и выгоду. Если же из одного чувства долга, это означает, что сделать нечто противное для тебя выгоднее, чем не сделать и мучиться угрызениями совести. Только и всего!
- Милая софистика!
- Никакая это не софистика! – фыркнула Светка. – А самая что ни на есть проза жизни. Просто ты путаешь выгоду и корысть. И вообще, какой ты, на фиг, танкист?
- То есть? – не поняла я. – Какой еще танкист?
- Ну, филолог. Выгода – от слова «годный». Полезный то есть. Так что, иначе говоря, выгода – это просто польза. И нечего огород городить. Короче, тот, кто тебя спас, делал это для своей выгоды. А вот в чем выгода – хотелось бы знать.
- Но пока мы можем только голову ломать, - заметила я, проезжая реплику про танкиста-филолога. – Мне сейчас интереснее, что дальше делать.
- Как что? – удивилась Светка. – Судьба все на место расставила. Ты уже со мной едешь.
- Пока я еду только в Москву.
- Зачем останавливаться на полпути? Что ты в Москве делать будешь? Пересядешь на петрозаводский поезд? Или отправишься в гости к родственникам? Послушай, - Светка пригнулась к самому столу и заговорила совсем тихо, - я думаю, теперь они нас потеряют. Кому в голову придет, что мы поедем в Вараксу через Москву?
- Тебе же пришло, что не стоит ехать через Тамбов. Не считай других глупее себя. Нет уж, извини, я с тобой не поеду.
- Ну и фиг с тобой! – надулась Светка. – И без тебя обойдусь. А ты учти, тебя теперь вся железнодорожная милиция разыскивать будет. Во всяком случае, на Московском вокзале в ближайшее время появляться не советую.
Мы уже проехали Бологое, а на верхнюю полку так никто и не сел. Я хотела свернуться там клубочком и подремать, но тут прибежал с выпученными глазами проводник.
- Быстро! – зашипел он, дергая меня за руку. – В ресторан!
- Пошли, пошли! – поддержала его Светка. – Заодно перекусим. А то что-то жрать хочется.
Народу в вагоне-ресторане почти не было: время было уже позднее, да и цены кусались. Мы сели за столик, заказали зевающему официанту по «столичному» салату и кофе со слоеными булочками.
Под ногами что-то шуршало. Я нагнулась и вытащила из-под стола газету.
- Французская, - разочарованно заметила Светка. – Надо же, читает кто-то. Ты французский не знаешь?
Когда Борька еще ходил в садик, я отдала его в кружок французского языка. Целый год детишки пели там какие-то песенки и декламировали стишки, а я изучала французскую грамматику для начинающих и лелеяла мечту о том, что мой ребенок будет разговаривать аж на двух языках – в школу я его планировала отдать английскую. Однако преподавательница скоро ушла в декрет, другой не нашли, и кружок закрылся. Наши с Борькой познания застряли на алфавите, счете до десяти и стишке-страшилке про черного гуся, забравшегося в шкаф. Однако французская газета навела меня на интересную мысль.
- Слушай, Свет, я все думаю о том, что твой Макс сказал перед смертью. Ну, что это за «сын» такой? Понятно, что «сын» и «племянник» - одно лицо. Но чей сын-то?
- Снова здорово! Мы уже решили, что не графа, потому что Петра расстреляли. И не Григория, потому что у него сыновей не было. Если у Петра все-таки был во Франции сын, то ему должно быть хорошо за восемьдесят. Какой-то потомок? И при чем здесь французская газета?
- Да при том. Марье Петровне показалось, что он говорил как-то странно. Не акцент, но… Ее это не удивило, поскольку он сказал, что из Минска. Если предположить, что это действительно какой-нибудь внук или правнук Петра…
- Ой, да не смеши ты меня! – фыркнула Светка. – Человек за границей несколько лет поживет, у него уже акцент появляется, а ты хочешь, чтобы через несколько поколений заграничной жизни русский язык сохранился в такой чистоте, чтобы казался всего лишь «странным».
- А кто сказал, что за границей? Может, он действительно из Минска или еще откуда-нибудь?
- Ты сама себе противоречишь. Еще раз с пятой цифры: при чем здесь французская газета?
- Да ни при чем! – разозлилась я. – Просто посмотрела на нее и вспомнила о том, что Петр в двадцатые годы из Франции приехал. А вот дети у него могли где угодно быть. Что, не так?
- Ну… - протянула Светка, уткнувшись в принесенный наконец салат. – Пожалуй, что и так.
- Между прочим, я самолично знаю одного чеха, вернее, русского чеха. Его предки как раз после революции эмигрировали. Они там жили очень замкнуто, своим кругом, женились только на русских, говорили дома опять же только по-русски. В результате парень этот, Володя, представитель уже пятого тамошнего поколения, говорит по-русски практически без акцента, разве что только сленга не знает. Так что все может быть.
Светка только плечом дернула:
- Тебе-то не все ли равно? Ты же со мной ехать не хочешь.
- Ехать не хочу. Но раз уж все равно вляпалась…
- Раз вляпалась, надо довести дело до победного конца!
- А почему ты так уверена, что до победного? У нас один шанс из миллиона, что этого «племянника-сына» менты по наводке Марьи Петровны хлоп и арестуют. Но я практически не сомневаюсь, что этого не будет. Боюсь, он в данный момент едет себе за нами в Москву. Может быть, даже этим самым поездом.
Светка испуганно огляделась по сторонам, словно ожидая увидеть нашего преследователя за соседним столиком.
- Слушай, - заговорила она быстрым шепотом, - а может, как-то попробовать с ним договориться, а?
- Ты чего, совсем?! – вытаращила глаза я.
- А что? Ты же сама говорила, он у сумасшедшей бабки кулон за сотню баксов купил и к твоим залез потихоньку.
- Это я предположила только. А если наоборот? Если это был какой-то его подручный? Вот представь, вдруг у него есть какой-нибудь компаньон? Друг там, или родственник. Один из них кровожадный монстр, а другой – белый и пушистый. Один мочит всех направо и налево, другой предпочитает обходиться без криминала, подкупом. Или тихой кражей. Кто из них кто, а?
- Не знаю, не знаю. Может быть, тот, который белый и пушистый, и шашку в ментовку бросил?
