со мной кокетничала. Почти наверняка это было кокетство. Ну ладно, поклясться не могу, но почти уверен. Или нет? Могла ли она со мной флиртовать?
В ответ на моё молчание она снова захихикала.
– Так что не бойтесь, волки меня не тронут. Ведьме они не страшны.
– Не шутите так. Вам и вправду нужно сопровождение. Я настаиваю. Сейчас, подождите тут. Никуда не уходите.
Я метнулся на крыльцо, собираясь отыскать кого-нибудь из слуг, как вдруг позади раздался громкий вой. Я подскочил на месте, обернулся. Девушка стояла, приложив ладони ко рту, и выла, закинув голову к небу.
По коже пробежали мурашки. Клянусь, это было похоже… слишком похоже… нет, не хочу даже думать об этом. Если не запишу это на бумагу, мысль не сможет обрести силу.
Девушка замолчала и опустила руки.
– Что вы…
Я только успел спуститься на одну ступень, как вдруг со стороны, откуда-то из алчного мрака ночи, раздался вой. И голос звучал уже не один. Нет. Они запели отовсюду сразу, перекликаясь, сливаясь. Небо и сад закружились вокруг, теряясь во времени и темноте.
– Это же… волки…
А девушка звонко засмеялась.
– Видите, мне не нужно бояться волков. Я умею с ними говорить.
– Вы…
– Князь, вы узнали, как пробраться в оранжерею? Вы обещали…
– Я… да, я помню. Постараюсь достать ключ. Как можно вас найти в Заречье?
– Скажите Марусе. Она передаст. Прошу, князь, поспешите, скоро уже Ночь костров. Нам нужно спешить.
– Почему нужно успеть до Ночи костров?
– Боюсь, после будет слишком поздно.
Она скрылась в ночи так быстро, что я не успел ничего больше сказать. Хлопнула форточка. Видимо, кто-то услышал наши голоса. Я оглядывался по сторонам, но так и не понял, кто наблюдал за нами.
Впрочем, это стало ясно наутро.
За окном ещё долго тревожно и тоскливо пели волки. Никогда не встречал их так много за пределами Волчьего лога. Впрочем, и дома их уже давно не видели. Даже шкуры, когда-то добытой моим отцом, не осталось, кто-то её стащил.
Задаюсь вопросом, не потому ли я придумал всю ту историю про ведьму-волчицу, что за год до происшествия перепугался той шкуры? Точнее, самого волка.
Это был очередной раз, когда отец потащил меня с собой на охоту. Мне было девять… или ещё не исполнилось? Помню, что был совсем маленький и поначалу воспринимал всё как игру.
Отец точно с цепи сорвался в тот раз. Мы жили в охотничьем домике почти две седмицы, хотя обещали матери вернуться через несколько дней. Мне велели не выходить из комнаты и только иногда разрешали поиграть во дворе. А вокруг всё время, особенно по ночам, сновали волки. По ночам слышно было, как они выли прямо под окнами. Один раз я заметил их вожака в окне. Он смотрел прямо глаза в глаза, подошёл к оконному стеклу, не отрывая взгляда. От испуга у меня не получалось даже шелохнуться, и зябкое ощущение страха не давало вздохнуть.
Мы стояли так долго. Время замерло. До сих пор помню тот дикий, пронзительный взгляд. В нём не было ненависти и ярости, что бурлили в отце. Только ледяной пронизывающий всепоглощающий голод.
А потом появились волчица и остальная стая. Они держались в стороне, на краю выкошенной вокруг дома поляны, оставаясь в тени деревьев.
Волк услышал их, оглянулся и ушёл, уводя стаю за собой в лес.
Отец, когда узнал, был в бешенстве. Он считал, звери издеваются над ним намеренно.
В доме постоянно пахло спиртным, потому что отец пил без остановки. Всё остальное время он охотился. Не знаю, как он, будучи по-скотски пьяным, не прострелил что-нибудь самому себе.
Под конец второй седмицы он притащил того самого волка. Я узнал его сразу. Просто знал, что это он, и всё.
В ту ночь волки снова выли возле нашего дома, скребли в двери. Я в истерике рыдал у себя в спальне. Отец отлупил меня. Мужчины не плачут, тем более от страха. Он лупил меня так сильно, что я едва не потерял сознание, упал на пол и долго не мог подняться. Отец запретил слугам мне помогать и запер в комнате. И до самого рассвета я пролежал на полу, рыдая уже беззвучно, сжимая в зубах собственные пальцы, а под моими окнами плаксиво и жалобно скулили волчата, оставшиеся без отца. Они и за меня поплакали, мне кажется. И со мной. Тогда я желал, чтобы они полакомились внутренностями отца. Тогда я так горячо, всепоглощающе его ненавидел, что мечтал сам разорвать на куски.
Обратно мы ехали в повозке, забитой дичью. Отец столько пристрелил, что места просто не осталось, поэтому слуги посадили меня прямо поверх туш.
Я оказался верхом на волке, и пришлось цепляться за его шкуру, чтобы не свалиться. На одной кочке повозка подпрыгнула, и мёртвое тело вдруг громко выдохнуло. Сейчас я понимаю, что это вышли остатки воздуха из лёгких, но тогда ужасно перепугался и только чудом не разрыдался, опасаясь очередного наказания.
Лучше лягу спать. Эти воспоминания только сильнее заставляют тревожиться. А проклятые волки всё бродят вокруг усадьбы.
Игоша, кстати, до сих пор не показался. Сомневаюсь, что он вообще существует. На этих болотах, кажется, просто все сошли с ума. Неудивительно, что здесь появился убийца.
Твою ж мать!
Merde!
20 студня
Это одна из самых безумных ночей в моей жизни. Глаза слипаются. Мечтаю скорее лечь, но не могу не записать всё, боюсь забыть.
Я проснулся…
Отвлёкся, ходили завтракать. Старушеньки опять накормили меня до отвала. Не могу, глаза закрываются. Посплю.
Пью кофе, прихожу в себя.
Ух, уже в Курганово. Даже рад вернуться. К лешему этот Камушек.
Поужинал.
На самом деле в Камушке просто прекрасно. Если не считать, что Стрельцов бешеный ревнивец. Меня чуть не пристрелили!
В общем, я едва заснул. Волки развылись, и шум стоял ужасный. А потом мне опять снился Волчий лог, и ведьма-волчица, и, что самое ужасное, мой отец. Во сне я сбежал от него, спрятался в пещере, а там была мама. Она плакала. Я пытался успокоить её, но всё было бесполезно. Мы так и сидели в пещере обнявшись. Она прижималась ко мне (проснувшись, я обнаружил, что укачивал на руках подушку, приняв её за матушку). Было ужасно холодно (во сне я сбросил одеяло). А вокруг пещеры кружили волки. И я слышал, как отец стрелял по ним. Матушка вздрагивала от каждого хлопка, а я считал патроны и ждал, когда они закончатся. Когда волки наконец-то загрызут отца.
И вот наступила тишина.
Тогда я услышал голос отца. Он оказался у самого входа в пещеру. Раненый, весь в укусах и крови, он медленно, подтягиваясь на руках, полз по земле.
– Лс-с-с… – прошипел он, подтягиваясь на руках.
Я прижал мать сильнее и сам уже едва не разрыдался. Что делать, если он доберётся до нас?
– Кж-ж…
Потерявший всё человеческое, разорванный звериными клыками, с застывшим взглядом, он смотрел мне прямо в глаза, а я пытался зажмуриться. Если я не буду его видеть, он до меня не доберётся. Но я слышал глухой, раздающийся точно из-под земли искажённый голос.
– Лесная Княжна…
Я распахнул глаза.
– Лесная Княжна, – проговорил он, выдувая кровавые слюнявые пузыри.
Во лбу отца чернела круглая дыра от пули. И меня словно ударило осознанием: это я его пристрелил.
На этом моменте, слава Создателю, я проснулся.
Замёрзший, с раскалывающейся головой, я не сразу вспомнил, что ночевал в Курганово. Наконец я нашёл одеяло на полу, укрылся, дрожа от холода, постарался не обращать внимания на холод (в моей белградской комнате часто не топлено, я привык), как вдруг голос, звучавший в кошмарном сне, раздался в спальне:
– Лесная Княжна…
Я подскочил на месте, прислушался, уверенный, что незаметно для себя успел провалиться в короткий сон.
Но нет. Снова:
– Лесная Княжна.
Голос был потусторонний, инфернальный, словно сияние луны. Он кружил в темноте по спальне, точно пытаясь добраться до меня, залезть под кожу, вцепиться зубами в кости.
– Лесная Княжна… идёт… идёт… тут-тут-тут…
Эти звуки дробились, скакали, стучали.
– От леса ждать только мор-рока…
Я нашарил одеяло на полу, накрылся им с головой, точно маленький, и выглянул, покрутил головой по сторонам, не в силах больше ничего сделать.
– Мор-р-рок…
Что-то застучало, заскреблось.
– Княжна тут! – вдруг громко воскликнул
