Вот почему мы никогда не обижаемся на прозвище «подкованные башмаки» и, пожалуй, даже гордимся им.
Мало найдется работников на набережной Орфевр, которые к сорока годам не знали бы, к примеру, всех карманников. Мы даже знаем, что встретим их на такой-то официальной церемонии, на таком-то празднике.
Точно так же мы можем довольно определенно предсказать, что в скором времени ожидается ограбление ювелирного магазина, поскольку специалист в этом деле, очень редко попадавшийся с поличным, уже спустил все, что у него было. Он переехал из отеля на бульваре Осман в гораздо более скромный, на площади Республики, и вот уже две недели не платит там по счету. Женщина, с которой он живет, устраивает ему сцены и давно не покупала новых шляпок.
Ходить за ним по пятам невозможно — не хватит полицейских, чтобы следить за всеми подозрительными лицами. Но ниточку мы держим в руках. Службе наружного наблюдения предписано внимательно наблюдать за ювелирными магазинами.
Мы знаем, как работает этот грабитель, знаем, что иным способом он работать не станет.
Нам не всегда сопутствует удача. Это было бы слишком хорошо. Иногда преступник бывает застигнут на месте преступления. Иногда предварительно говорят с его подругой, осторожно давая понять, что в будущем ее ждет гораздо меньше осложнений, если она даст нам нужные сведения.
Газеты хорошо пишут о том, что, например, на Монмартре или вблизи улицы Фонтэн преступники затеяли между собой перестрелку, потому что ночные выстрелы всегда волнуют обывателя.
А на набережной Орфевр такие дела считаются самыми простыми.
Мы знаем все соперничающие шайки, их интересы, причины их раздоров. Мы знаем также, кто с кем враждует, кто кого ненавидит.
Одно преступление влечет за собой другое. Пристрелили Лючиано в баре на улице Дуэ? Значит, корсиканцы непременно отомстят, рано или поздно. И почти всегда кто-нибудь из них нам стукнет.
— Дэдэ Плосконогого скоро пришьют. Он окопался, показывается только с двумя головорезами.
Ставлю десять против одного, в тот день, когда с Дэдэ покончат, некое более или менее таинственное лицо сообщит нам по телефону все подробности.
Виновных мы все-таки арестуем, хотя это, собственно, не так уж важно — ведь эти люди убивают только друг друга по причинам, известным только им, во имя каких-то своих, строго соблюдаемых законов.
Это и имел в виду Сименон, когда категорически заявил при нашей первой встрече: «Преступления профессионалов меня не интересуют!»
Но тогда он еще не знал и узнал гораздо позже, что другие преступления встречаются очень редко.
Об убийствах из ревности я не говорю — в них обычно не кроется никакой тайны, они представляют собой логическую развязку наболевших отношений между двумя или несколькими людьми. Не говорю я также и о поножовщине между пьяницами в субботние или воскресные вечера.
Кроме этих убийств, самые распространенные — убийство одинокой старушки одним или несколькими хулиганами и убийство проститутки где-нибудь на пустыре.
В первом случае преступнику чрезвычайно редко удается скрыться. Почти всегда это молодой парень, из тех, о ком я только что говорил, недавно бросивший завод и жаждущий прослыть среди своих отчаянным. Такой парень нацелится на любую табачную или галантерейную лавчонку, только бы она помещалась на глухой улице. Один приобретет револьвер. Другого вполне устроит молоток или гаечный ключ. Чаще всего убийца знаком с будущей жертвой и по крайней мере в одном случае из десяти был хорошо ею принят.
Он пришел и не думая убивать. Натянул на лицо платок, чтобы его не узнали. Но то ли платок соскользнул, то ли старуха подняла крик. Он стреляет. Или наносит удар. Если стреляет, то выпускает сразу всю обойму, не помня себя. Если ударил, бьет еще десять, двадцать раз, бьет, казалось бы, зверски, а на деле — обезумев от ужаса.
Вам покажется странным, но, когда он сидит перед нами, понурый и в то же время еще хорохорясь, мы попросту говорим ему: «Ну и болван!»
Редко бывает, чтобы парень не поплатился за свое преступление головой. В лучшем случае, если им заинтересуется видный адвокат, он получает двадцать лет каторги.
Совсем иначе обстоит дело с убийцами проституток — такие только чудом попадают к нам в руки. Здесь нас ждет самое долгое, самое безнадежное и к тому же самое омерзительное расследование из всех, какие я знаю.
Начинается все с мешка, который речник подцепил в Сене багром, а в мешке почти всегда спрятан изуродованный труп. Отрублена голова, или рука, или обе ноги.
Иногда проходит несколько недель, пока опознают труп. Как правило, это немолодая проститутка, из тех, что уже не водят клиента в гостиницу или к себе, а устраиваются с ним в подворотне или под забором. Внезапно она исчезает из своего квартала, из квартала, в котором с наступлением сумерек начинается своя, таинственная жизнь, выползают на улицу безмолвные тени.
Знакомые этой девицы не расположены с нами беседовать. На расспросы отвечают уклончиво.
В конце концов после долгих кропотливых поисков удается напасть на след кое-кого из ее клиентов — это одинокие, как и она, мужчины, без семьи, без возраста, внешность таких людей не запоминается.
Убийство из-за денег? Вряд ли. Какие у нее деньги!
Может быть, убийца внезапно потерял рассудок? А может быть, он не здешний, из другого квартала, какой-нибудь маньяк, одержимый предчувствием близкого припадка безумия, точно все рассчитавший и принявший такие меры предосторожности, до которых не додумается обычный преступник?
Неизвестно даже, сколько их, таких убийц. Они есть в каждой столице, и, совершив преступление, возвращаются на более или менее долгое время к своей обыденной жизни.
Возможно, это почтенные люди, отцы семейств, примерные служащие.
Никто не знает, каковы они на вид, и, случись кому-то из них оказаться у нас в руках, виновность его будет почти невозможно доказать.
У нас имеются более или менее точные статистические данные обо всех видах преступлений.
За исключением одного: отравления.
Здесь все приблизительные подсчеты будут неверными — либо завышенными, либо заниженными.
Каждые три месяца или каждые полгода в Париже или в провинции, особенно в провинции, в каком-нибудь маленьком городишке либо в деревне, врач, случайно осматривая покойника несколько внимательнее, чем обычно, вдруг почему-то настораживается.
Я говорю «случайно», потому что покойный почти всегда его давний пациент. Он внезапно скончался в своей постели, в окружении семейства, которое оплакивает его по всем правилам.
Родным не нравится, когда врач предлагает сделать вскрытие; настаивает же он только в том случае, если считает свои подозрения достаточно обоснованными.
А бывает и так, что через несколько недель после похорон в полицию приходит анонимное письмо, где излагаются факты, на первый взгляд совершенно невероятные.
