и быстротой, умом и храбростью, красотой и долголетием. Считалось, что в ходе спектаклей, разыгрываемых в качестве ритуалов во время праздника Диониса[18], боги выходят на подмостки в телах актёров. Актёры-боги появлялись на сцене при помощи специальных механизмов и решали дилеммы персонажей — таково буквальное происхождение термина «Deus ex Machina»[19]. Применительно к антологии, отражающей мировоззрение Лавкрафта, напрашивается вопрос: что же ещё может произойти?
Любая религия, независимо от того, насколько она якобы благотворна, имеет в своей основе запрет. Неужели вы считали поклонение Дионису исключением? Вы столь наивны, братья? Каждый из нашего тайного общества являлся изгоем Диониса. Мы были не нужны вашим богам, но отказались оставаться игрушками, послушно отброшенными в сторону по прихоти хозяев.
Не утруждайте себя определением индивидуальной меры вины. Каждый из нас внёс посильный вклад. Мы все читали и критиковали сценарий; мы все помогали с ритуалами и заклинаниями. Мы все распространяли оккультные тексты, к которым так неодобрительно относятся ваши ревнивые боги. Мы стали ролями, инструментами, но не более того. Драматург написал нашу пьесу, написал то, что стало вашей Трагедией. Торговец финансировал нас…
Я? Хотите знать, кто я? Я лишь Актёр. Однако вам и так это известно.
Мы должны были выступать в финале праздника, устроенного в честь треклятого Диониса, и хорошо понимали ожидания публики. Видите ли, мы являлись не только богохульниками, но и талантливыми людьми сцены, сидящими в этом театре под открытым небом и оценивающими игру других, пока толпа шептала наши имена. Мы созерцали сатиров, вышагивающих по помосту. Наблюдали за тем, как ваши боги, противостоять которым мы поклялись, опускаются на сцену, словно на равнину смертных, при помощи великой закулисной машины, прозванной «Журавлём».
Глаза богов были ужасны. Смотреть в них и замышлять такие вещи.
Но мы выстояли. Мы смотрели в их глиняные лица и не отводили взглядов.
Мятежница не присутствовала, и вы её не найдёте. Она выскользнула из цепких пальцев Диониса, так на что же вы надеетесь, смертные? Раньше она была одной из менад, последовательниц Диониса, членом самого почитаемого круга священного культа.
Или вы думаете, что эти менады, спутницы Диониса, многого желают? Они обмануты и связаны, сограждане! Откройте глаза! Вы позволили богам сформировать ваше восприятие, ваши мысли, ваш мир. И теперь пытаетесь утверждать, что свободны в выборе пути. Вас ослепили, братья мои. Эти менады, эти неистовствующие, как вы их называете, привязаны к Дионису при помощи удовольствий и наслаждений, однако и они сбрасывают свои цепи, даже когда их воля предаётся мечу низменной природы порочного бога.
Но хватит о Мятежнице. Она помогла нам, а затем ушла, и это всё, что вы о ней узнаете. Пытайте меня, если угодно. Мучайте всех нас. Мы не скажем больше ни слова о ней, так как сами ничего не ведаем.
Спектакль, который мы поставили, стал венцом освобождения. Вы наклонялись вперёд, чтобы лучше видеть; вы восторженно следили за происходящим на сцене. Наши диалоги формировали вашу реальность. Сойдя со своих священных путей, вы погрузились в нашу драму.
Знаете ли вы, сограждане, что я ненавижу в обычаях драматургии? Я терпеть не могу концовки пьес. Нам удалось превратить жизнь в искусство, воплотить на подмостках собственные души, учиться на своих же недостатках и достоинствах. А после мы из раза в раз всё портим.
Я плакал над творениями Еврипида. Неизменно, когда его пьесы подходили к концу, он лишал нас решимости. Он отворачивался от созданных им же героев и вместо того, чтобы искать человеческие способы решения проблем, обращался к божественному вмешательству.
Это заблуждение; разве вы не видите? Боги не вмешиваются! Богам всё равно! Боги просто лицемерят.
Раз за разом они появляются на сцене, насильно кормят нас проклятой ложью, пытаются утешить своим присутствием и завязывают перепутанные нити судеб в красивый бант, которым можно украсить лишь их жалкую аморальность.
Это вызывает у меня отвращение.
Когда Журавль опустил меня на помост, вы подумали, что я один из тех богов? Богов, какими ненадолго стали многие другие актёры?
Я плохо помню то, что последовало за этим: шаг вперёд с широко разведёнными в стороны руками; ритуальное самоубийство нашего хора, жертвующего собой; слова, сказанные в то время, когда кинжалы пронзали сердца.
В памяти мало что сохранилось, но свидетельства повсюду вокруг меня: разрушенные алтари, сожжённые здания, мёртвые жрецы.
Мы заключили сделку с Существом. У него нет имени. Мы не знаем, что это такое.
Мы выпустили хищника посреди стада.
Мы убили ваших богов, сограждане. То Существо управляло моим телом, как возница правит повозкой; то Существо подступило к Дионису в маске, смотрящему спектакль, и вонзило клинок в его шею, чтобы увидеть, как льётся смертная кровь; то Существо было нашими молитвами, обретшими физическую форму, и богоубийцей, рождённым призывом и драмой на святой земле.
Оно не исчезло, то Существо, которое мы пробудили. Я очнулся, как все вы знаете, посреди бойни и почти без памяти, но оно не уснуло снова. Существо освободилось.
Оно не успокоится, пока все земные боги не умрут, а мир не изменится навсегда.
Отныне и вы свободны, даже если слишком одержимы верой, чтобы узреть это.
Смертные… мы вручаем вам бразды правления миром!
Делайте, что хотите.
Перевод: Б. Савицкий, 2023 г.
Марта Хаббард
ДОБРЫЙ ЕПИСКОП ПЛАТИТ ЦЕНУ
Martha Hubbard — The Good Bishop Pays the Price(2011)
От автора: Середина V века оказалась временем мощных и далеко идущих преобразований. Христианство «победило» в битве с язычеством. Римская империя на Западе лежала в руинах, а на Востоке её сменила блистательная метрополия — Константинополь. Вдали от столичных интриг, на восточном берегу Эвксинского моря, епископ Проб и его писарь Тимос исследуют, что значит быть человеком, быть другом и жить жизнью, пронизанной верой… пусть и не санкционированной властями.
Епископ Селестии[20] стоял на верхней площадке своей резиденции и наблюдал за движением громоздких повозок: слоноподобных колёсных гигантов, со скрипом спускающихся в гавань и занимающих места у императорских трирем, ожидающих погрузки.
— Тимос, это последняя. Сколько их всего?
— Тридцать три, мой господин.
— Только-то! Думаешь, этого достаточно?
Тимос поднял брови в том извечном жесте отрицания, которым с рождения владеют все бюрократы. Будучи всего лишь писарем, да ещё и рабом, что он может знать о работе императорского двора? Его хозяином являлся епископ, духовный лидер паствы, обретающейся вблизи храма Святых Мучеников на восточном берегу Эвксинского моря. В обязанности епископа входило «знать», что требуется,
