закрыла глаза.
Марлоу подняла руки над головой и кончиками пальцев потянулась к молнии платья. Она расстегнула ее так, что смогла высвободить руки из рукавов, но потом застежка застряла между лопатками. Марлоу дергала собачку и крутила платье, стараясь сдвинуть молнию на видное место сбоку, и как раз стащила его с туловища, когда занавески распахнулись и вошла продавщица-робот.
— Одну минутку. — Марлоу закрыла грудь руками.
— Как у вас дела? — поинтересовалась продавщица, опрятная и со смутно азиатскими чертами лица. Марлоу заметила, что изгибы ее фигуры намеренно спилены, чтобы она выглядела менее сексуально, — вероятно, когда-то это был робот-партнер, впоследствии стерилизованный и перепрофилированный для одежного магазина.
— Это платье смотрится на вас роскошно, — разразилась продавщица льстивой тирадой. Ее подернутые дымкой глаза метались между лбом Марлоу и тем местом, где обмякла Флосс, пытаясь вычислить, какое пятно живого тепла исходит от платежеспособного клиента. Марлоу уронила руки, напомнив себе, что в примерочной камер нет, а стесняться машины нет причин, как бы та ни походила на человека. Этот робот — по имени Кендра, как гласила надпись на бейдже, — относился к тому типу, который называли «клиентоориентированный персонал», с легким пушком волос на теле и человеческими движениями мышц. Например, ожидая ответа, он пожевывал изнутри щеку. Но по алгоритму управления Кендра ничем не отличалась от тех, кого называли «подсобными рабочими». Чуть раньше, когда Кендра заходила на склад, чтобы принести платье, Марлоу увидела через открытую дверь жутковатый взгляд одного из них. Прямая фигура имела совсем такие же кисти рук, как у Марлоу, — длинные пальцы, мягкие ладони, даже тусклые ногти. Робот погрузил их в пену белого атласа, вынул оттуда сверкнувшую иглу и снова воткнул в ткань. Но выше запястья руки машины были все из хрома и проводов, а на месте лица блестела линза из черного стекла.
— Правда-правда. Просто изумительно, — прервал тишину голос Кендры. Она повернула и вскинула голову, и механическое жужжание, сопровождавшее это движение, выдало ее натуру. — Выбрали что-нибудь? — с воодушевлением пропела она.
Марлоу решила, что лучше до конца жизни носить каждый день канареечное платье, чем стоять с голой грудью перед этим нахальным роботом. Она вообще не хочет ни оплодотворения, ни связанного с ним праздника. Так какая разница, во что она будет одета?
— Выбрали, — ответила она механической девушке. — Пробивайте.
* * *
Три женщины оставили платье, задыхающееся в чехле, в машине Флосс и пошли по обрамленной полевыми цветами галерее торгового центра по направлению к кафе. Эллис ждал у входа, упершись подошвой кроссовка в стену. Он уставился в одну точку и то и дело нарочито вытягивал губы. Марлоу знала этот взгляд: он что-то диктовал — имейл или, подумала она с горечью, список продуктов, которые будет прятать от нее. Хотя в этом не было никакой необходимости — и хотя Марлоу много раз повторяла, что ей неприятна эта привычка делать рыбьи губы, словно он жевал, обнажая десны, — Эллис постоянно артикулировал слова, которые мысленно передавал своему девайсу.
Бриджит тоже ненавидела кривляния сына — это было единственное, в чем они с Марлоу соглашались.
Когда женщины приблизились к Эллису, Бриджит покудахтала, пытаясь поймать его взгляд и мимикой выразить ему свое неодобрение.
— Ладно, — вздохнула она, когда Эллис проигнорировал ее, — и все равно это лучше, чем раньше.
Марлоу поняла, что она имеет в виду. Ровесники ее родителей часто рассказывали, как все было, когда еще существовали старые телефоны: в залах ожидания, в самолетах, в клубах и ресторанах люди сидели с опущенными головами, не отрываясь от сиявшего голубым светом прямоугольного предмета, не замечая ничего вокруг, словно их усыпила внезапная утечка газа. Бриджит говорила о тех временах отстраненно, Флосс же упоминала о них с тоской.
Марлоу не удавалось вообразить такую картину. Она опоздала увидеть эру так называемых смартфонов на несколько лет. Утечка уничтожила и их тоже. В хаосе последствий, которые, казалось, никогда не закончатся, врачи сначала ошибочно приняли тревожный симптом, обнаружившийся у пациентов среднего возраста, — внезапную безжалостную забывчивость — за побочный эффект коллективного шока. Но беспамятство продолжало появляться в большом количестве, углубляться, распространяться. Наконец было принято трезвое решение обнародовать результаты исследования, связывающего использование персональных гаджетов — телефонов, планшетов, любых устройств, в упор направляющих голубой свет на человеческий глаз, — с быстро развивающейся деменцией, которая, по предсказаниям медиков, в конце концов погубит все поколение родителей Марлоу, поколение нулевых. За один день компания под названием «Эппл» рухнула, и ее продукция исчезла. А вскоре после этого на сцену вышла девятнадцатилетняя умница в укороченном топе, с раннего детства любившая разбирать телефоны родителей, и представила изобретение, заменившее утраченные аппараты: девайс.
Так же как и все ее знакомые, на седьмой день рождения Марлоу получила небольшой черный камень, который крепился к внутренней стороне запястья. Девайс не издавал звуков; девайс не имел экрана. Он выполнял те же функции, что и старые телефоны, и все, что ему требовалось, — мозговые волны. Всю работу он выполнял в голове пользователя.
Марлоу еще помнила типовые подсказки, которые выдавало устройство, помнила, как она прорабатывала их, закрыв глаза. «Скажи мне, где заказать пиццу. Расскажи мне про погодные условия в районе Великой Китайской стены. Покажи мне фотографию президента в университетские годы». Легкое покалывание на коже, и тут же в голове всплывает ответ на первый вопрос: «Служба доставки „Флауэр краст экспресс“, три километра триста восемьдесят метров. Я голодная? Хочу ли я сделать заказ?» Потом внезапное сомнение: ее мозг уже знал это, так? Ведь она все время заказывает там пиццу. Но потом приходит отклик на следующий вопрос: «В настоящее время в районе Великой Китайской стены в среднем одиннадцать градусов Цельсия». И наконец на мысленном экране, о котором она даже не подозревала, появляется изображение шестнадцатилетнего президента много десятилетий назад. Она развязно стоит во дворе Принстона, засунув пальцы за пояс синих джинсов с завышенной талией, на голове аккуратный мягкий афронимб. «Хочу ли я увидеть больше?»
«Так странно, — сказала Марлоу Флосс, которая с тревогой наблюдала за дочерью, словно та приняла экстази. — Он называет меня „я“. Или говорит, что это я». Через неделю ничего странного в этом уже не было. Пропала граница между тем, кем она была и кем стала, что знала раньше и что теперь. Собственно, во всех смыслах теперь она знала все.
В ресторане Эллис и Марлоу ели молча, в то время как их матери затеяли вялую перебранку.
— У моего дедушки по матери, — сказала Флосс, размахивая вилкой, на которой висела сочащаяся соусом кудрявая капуста, — до самой смерти была густая шевелюра без единого
