осы. Строго говоря, за последнее столетие мы не так уж далеко продвинулись по сравнению с тщательными наблюдениями моих воображаемых гостей. Повисает неловкое молчание. Кринолин Элизабет и ее блузка с аккуратной отделкой шуршат в такт, выдавая ее волнение. Джордж склонил голову в глубокой задумчивости. Даже Жан-Анри Фабр слишком вежлив, чтобы выразить свое смятение, но, возможно, ему просто хочется взять еще одно из тех замечательных пирожных, которые я подала к чаю.
– Жан-Анри, – говорю я, – вы были абсолютно правы в том, что последовательность форм поведения важна.
Фабр озаряет комнату ликующей улыбкой, внутренне преисполненный гордости гения.
– Но…
Он слегка мрачнеет.
– Элизабет и Джордж, вы проявили просто невероятное внимание к деталям, когда наблюдали отклонения от стратегий; и вы так смело подвергали сомнениям то, что видели и читали. Тот факт, что осы отклоняются от жестко предписанного плана – это и интересно, и важно. Возможно, в вашем случае добыча была более разнообразной по размерам, чем та, которую наблюдал Жан-Анри?
Они кивают, словно отстающие студенты, жаждущие разъяснений.
Все трое корифеев устремляют на меня свои взоры. Я вся горю. Глядя в огонь, я размышляю о том, как разрядить обстановку в комнате.
– Осы играют с врожденными шаблонами, которые они получают по наследству, – говорю я. – Это определяет для них границы и правила. Но когда нет возможности подправить этот шаблон и приспособиться к добыче, с которой приходится иметь дело, то шаблоны ограничивают их возможности. Словно лучший шеф-повар, эволюция меняет свои рецепты, когда в этом есть необходимость. Если для вашего рецепта требуется белый лук, а у вас есть только красный, вы что, останетесь без ужина? Конечно же, нет: вы приспосабливаетесь, корректируете свой рецепт. Если этого не сделать, вы останетесь голодными. Может быть, даже умрете. Это означает, что потомства у вас не будет.
Я смотрю на Жана-Анри, памятуя о его скептическом отношении к теории эволюции. Он совсем перестал моргать.
– Хищным осам нужно строго придерживаться этого рецепта – ровно так, как описали вы, Жан-Анри, – объясняю я. – Но если в рецепте не будет гибкости, какую наблюдали Элизабет и Джордж, то затраты на обращение с добычей могут в итоге перевесить пользу от трапезы, которую получит их потомство.
Жан-Анри медленно кивает. Может быть, он приходит к мысли, что эволюция путем естественного отбора, в конце концов, не такая уж и нелепая мысль.
– Кто-нибудь хочет еще чаю?
V
Гусеницы чем-то похожи на автобусы или на дождь на летнем пикнике: вечно появляются там, где не надо, не в том количестве и не в то время. Но только не в том случае, когда вы хотите найти гусениц; тогда они точно перестанут вам попадаться. А без поиска гусениц не обойтись, если вы, как Фабр, захотели узнать, каким образом осы находят свою добычу. С охотой на гусениц он справился так: собрал всю свою семью и отправил ее на поиски, а сам тем временем лежал на животе и наблюдал за песчаной осой Ammophila. Три часа и один солнечный удар спустя, невзирая на заметное недовольство членов семьи, «озимых червей» по-прежнему не было видно.
Поругавшись на своих неумелых домочадцев, Фабр заметил, что оса, за которой он наблюдал, постукивает по земле своими антеннами. Пустив в ход перочинный нож, он поскреб по тому месту на поверхности земли, где она барабанила. Оса немного потыкалась в свежераскопанную почву. А дальше начинается невероятное сотрудничество: оса указывает, человек роет, и вот… «Превосходно, моя проницательная аммофила!» Вместе они обнаружили озимого червя. Они повторили всю последовательность действий. Потом еще раз. В итоге всего лишь через пять часов совместной работы осы и человека они вместе выкопали добычу из пяти гусениц! В такую историю трудно поверить, пока вы сами не понаблюдаете за этими элегантными (и явно умными) осами. Они быстро привыкают к присутствию наблюдателя, так что вы можете спокойно сидеть рядом и смотреть, пока насекомые занимаются своими важными делами. Они настолько глубоко сосредотачиваются на своей задаче, что вы можете пощекотать им лапки[101], пока они роют нору, закапывают гусеницу или маскируют вход в только что запечатанную выводковую камеру.
Фабр лично убедился в прекрасных способностях роющих ос обнаруживать добычу, живущую под землей. Охотиться на скрытую под землей жертву, как это делала роющая оса, гораздо сложнее, чем на земле, потому что зрительные сигналы в этом случае бесполезны. Если вы когда-нибудь беспокоились о размерах своего носа, просто скажите спасибо, что он прочно закреплен широким основанием в середине лица и что он у вас всего один (по крайней мере, две ноздри близко друг к другу и образуют компактное единое целое). Может быть, он чуть длиннее или короче, чем вам хотелось бы, но во всяком случае вы точно знаете, где он находится. У осы все иначе: ее нос, точнее, носы часто длиннее ее тела, громоздкие, тонкие и склонны застревать в разных липких щелях. Эволюция превратила эти блестящие антенны в органы, тонко распознающие запахи и ритм: для насекомых они являются эквивалентом металлоискателя, делая явным скрытое под землей.
Совместная работа Фабра и осы-аммофилы позволила ему понять, что оса каким-то образом ощущает гусеницу под землей с помощью антенн, но он, хоть убей, не мог понять, как именно это происходит. Он решил, что «озимые черви» не имеют запаха, проверив это при помощи «молодых ноздрей» своих детей (более чувствительных, чем его) и обнаружив, что никто из них не сумел ощутить запах. Он также исключил вероятность, что оса ощущала подземные вибрации, создаваемые червями: откопав нескольких из них и не обнаружив под землей ничего, что они могли бы грызть, он пришел к выводу, что черви не могли подать осе сигнал о своем присутствии производимым ими шумом. Он оставил попытки изучить вопрос глубже: «Я этого не знаю и не имею никакой надежды когда-либо узнать».
В настоящее время мы можем немного приободрить павшего духом Фабра. Химические вещества – это интернет в жизни насекомых, работающий через их персональные мобильные устройства – антенны. Химические вещества связывают насекомое со всеми частями его жизненного цикла – со спариванием, добычей, хищниками, пищей, жилищем. На их важность в общении насекомых обратили самое пристальное внимание в 1959 году, когда был открыт бомбикол – первый синтезированный феромон, а также половой феромон, используемый самками тутового шелкопряда (Bombyx mori) для привлечения самцов на большом расстоянии. В процессе эволюции самцы Bombyx mori приобрели нелепо опушенные антенны с двойным «ирокезом», которые могут обнаружить одну молекулу сексуального аромата самки на расстоянии нескольких сотен метров. Несмотря на такое хитроумное
