жертв… Россия уступала Порте все свои завоевания в Молдавии, обязывалась не содержать флота на Черном и Азовском морях, перевозить русские товары исключительно на турецких судах. Мы получили Азов, но с обязательством не содержать там крепости, наша граница продвинулась на 80 верст к югу в степях — и это ценою 150 000 человеческих жизней…
При разборе войны 1735–1739 годов — четвертой по счету войны России с Турцией за полстолетия — мы должны прежде всего отметить полную несогласованность в действиях союзников — русских и австрийцев. Несогласованность эта с нашей стороны намеренная, три раза цесарь обращался в Петербург за помощью и три раза получал отказ по настоянию Миниха. Лозунг «Сам погибай, а немца выручай» в те времена нашим правительством (хотя и состоявшим из «немецких временщиков») в степень непреложного догмата еще возведен не был. Русские войска поэтому не были вовлечены в австрийскую катастрофу.
Внутренняя политика России все время отражается на ходе войны. Бирон и Миних — соперники, и курляндец был очень рад удалению своего «риваля» в южные степи, подальше от Петербурга, где он тем временем окончательно упрочил свою власть. Однако, когда в 1739 году после Ставучан для Бирона возникла опасность узреть Миниха в ореоле триумфатора, он быстро склоняет императрицу к заключению мира, тем более что война сильно истощила и без того скудные финансы и продолжать ее становилось рискованным, так как разгром Австрии освобождал главные силы турок (русский фронт Порта считала второстепенным, двинув две трети армии своей с самого начала против Австрии).
Русская стратегия в общем плачевна. В четырех крымских походах 1735, 1736, 1737 и 1738 годов в каждый последующий повторяются ошибки предыдущего, а все вместе повторяют ошибки допетровских времен, «хождений» Голицына к Перекопу. Основная ошибка — это слишком большая, громоздкая армия, которую трудно довольствовать. Легкий летучий корпус, «корволант», из драгун с конной артиллерией вполне мог бы ее заменить.
Походы Миниха 1737 года — к Очакову и обратно, в 1738 году — к Днестру и обратно — особенно напоминают допетровское полкохождение. Армия движется одной сплошной массой (в последнем случае одним большим «кареем» с обозом посередине). Не говоря об организационных пороках армии (переобременение ее тяжестями), самый центр войны — безлюдная степь, т. н. «Дикие Поля» — способствовал неудаче этих двух походов, где мы лишились не более 8000 людей в боях, а свыше 60 000 погибшими от болезней и лишений.
Вся эта пятилетняя изнурительная война смело могла бы состоять из одной лишь кампании 1739 года. Более того, Миних мог бы перенести военные действия на север к Хотину еще в 1738 году: неудача предыдущей (Очаковской) кампании, казалось, должна была доказать ему неудобство ведения войны на театре, для которого тогдашняя русская армия не была подготовлена. Повторив в кампанию 1738 года все ошибки предыдущей кампании, Миних затянул войну на год и, потеряв этот год даром, не имел уже времени довести до конца свою кампанию 1739 года.
Ласси, видя страдания своих войск в крымских походах, испросил разрешения их больше не предпринимать. Сравнение его полководчества с таковым же Миниха напрашивается само собой — и оно отнюдь не в пользу этого последнего. Для честолюбивого и эгоистичного Миниха страдания войск решительно ничего не значили, он смотрел на войска главным образом и прежде всего как на орудия для достижения своих целей, своих планов, своей политики.
Совершенно другой характер носит деятельность Ласси. Это — благородная солдатская фигура, старый честный и храбрый воин, всегда стоявший в стороне от придворных интриг, живший интересами армии и нуждами своих подчиненных. По словам генерала Д. Ф. Масловского, «он был бессменным часовым на страже действительных нужд осиротевшей русской армии, заброшенной во все время владычества Бирона и Миниха…». Этой армии он отдал пятьдесят лет своей жизни и, умирая в 1750 году, мог сказать, что вся его жизнь была дана «на потребу воинскую» его второй родины.
Как бы то ни было, Миних, всегда старавшийся быть на виду, получал первые роли — Ласси оставался в тени.
Рассматривая состав русской армии в этот упадочный для нее период, мы не можем не поразиться огромным количеством артиллерии и всякого рода обозов. Отправляясь в Степной поход 1737 года и имея в строю 60 000, Миних запасается колоссальным количеством артиллерии — 646 пушек и мортир, т. е. 11 орудий на тысячу бойцов (тогда как нормой для того времени считалось 3, самое большее 4). Это показывает, что Миних, несмотря на опыт своего похода в Крым в 1736 году, не отдавал себе отчета в свойствах противника и особенностях степной войны. Подвижные скопища татар требовали для борьбы с собой именно легких войск. Собственно осадных орудий (для Очакова) запасено было немного. Последствия этого не замедлили сказаться, и большая часть этой артиллерии брошена в степи. Еще более обременяли армию обозы: в 1737 году — 28 000 телег и 2000 верблюдов, в 1738 году — 40 000 телег, буквально сколько солдат, столько повозок. По штатам 1731 года на пехотный полк (8 рот) полагалось 152 телеги, но в 1737–1738 годах их было по 250–300. Этот безобразный обоз, парализовавший всю армию, объяснялся отчасти тем обстоятельством, что действовать приходилось в пустынной и ненаселенной местности и все запасы приходилось везти с собою; однако сибаритство и распущенность имеют тоже свою долю вины. Санитарное состояние армии было самым плачевным: не хватало ни лекарей, ни лекарств, большая часть больных умирали. Нераспорядительность провиантской части присоединялась к болезням — при отступлении от Очакова, например, армию несколько дней довольствовали одним сырым тестом.
Австрийский военный агент капитан Парадиз, бывший в Степном походе 1738 года, пишет следующее: «Русские пренебрегают порядочным походом и затрудняют себя огромным и лишним обозом: майоры имеют до 30 телег, кроме заводных лошадей… есть такие сержанты в гвардии, у которых было 16 возов. Неслыханно большой обоз эту знатную армию сделал неподвижною… Русская армия употребляет более 30 часов на такой переход, на который всякая другая армия употребляет 4 часа… При моем отъезде из армии было более 10 000 больных: их перевозили на телегах как попало, складывая по 4, по 5 человек на такую повозку, где может лечь едва двое. Уход за больными не велик; нет искусных хирургов, всякий ученик, приезжающий сюда, тотчас определялся полковым лекарем…» Кавалерия, по словам Парадиза, настолько отягчена оружием и кладью, что ее «за драгунов почитать нельзя…».
Еще так недавно, при Петре, за каких-нибудь 15 лет до этих событий — русские войска без чрезмерного напряжения проделывали за одну кампанию 1000 и
