Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
с тобой сидим.
Старик стрельнул острыми глазками, кашлянул:
— Кхе, кхе… На желтенькаю пшеничку[4] наткнулись, что ль? Али приискового какого повстречали на узенькой тропке?
— Там, где мы с Аниськой хаживали, тропок и вовсе нет, — подперев ладонью отяжелевшую голову, протяжно проговорил Комарин.
— С чего ж энто, Яшенька, лопатник[5] у тебя потолше, чем у иного аршина[6]? — с усмешечкой полюбопытствовал Дымок.
— В зимовье золото нашел. Дед Ермил помер, царство ему небесное, вот нам с Аниськой и осталось наследство.
Поняв его по-своему, старик мелко захихикал:
— Ну и шутник ты, Яшенька.
Анисим, до этого молча сидевший за столом, хмуро проронил:
— Правду он говорит. Дед уже умер, кады мы в зимовье попали…
Опасливо глянув, старик поспешно согласился:
— Разве ж я сумлеваюсь? Упаси господь! Чтоб таким сурьезным робятам да не верить? Кушайте, кушайте. Еще штофчик принесть?
— Валяй, — расслабленно махнул рукой Яшка.
После второго штофа Комарин задремал, положив голову прямо на стол, и даже слегка подхрапывал. Анисим продолжал сосредоточенно молчать. Чувствуя себя не очень уютно рядом с угрюмым незнакомцем, Дымок беспокойно теребил реденькую бородку. Наконец решился на вопрос:
— Надолго к нам?
Анисим пожал плечами:
— Не знаю… Вообче-то, мне в Новониколаевск надо, да вот Яков сюда уговорил заехать. Опасно, говорит, с детями встречаться.
— Верно советует Яшенька, — поддакнул старик. — Токмо к детям сунешься — архангелы тут как тут. Завсегда так быват… На дитях, да на полюбовницах наш брат палится.
Анисим вздохнул, подхватил обмякшего приятеля, дотащил до комнаты, уложил на кровать и лег сам.
Проснулся он среди ночи. За стеной пиликала гармошка, кто-то заунывным голосом тянул тоскливую тюремную песню, заливисто хохотали и взвизгивали женщины, басили мужики.
Анисим потряс Комарина за плечо. Тот оторвал от подушки голову, прислушался.
— Ложись. Мазурики гуляют. Мы ж с тобой на малине обосновались. Привыкай.
После этих слов Яшка уронил голову на подушку и мирно засопел.
3
Ромуальд Иннокентьевич с удивлением услышал в прихожей голос купца Федулова, торопливо сунул в ящик стола лист бумаги, который он в задумчивости изрисовал чертиками. Чертики у Озиридова получались по большей части грустные, с опущенными уголками губ, сутулые, с поджатыми хвостиками, что, в общем-то, было и не удивительно. Последние недели он находился в меланхолическом настроении и оживлялся лишь, встречаясь в саду «Альгамбра» с Катей. Дела свои он несколько запустил, но вовсе не хотел, чтобы купец застал его в праздности. Быстро разложив на зеленом сукне стола федуловские бумаги, он поспешил навстречу нежданному гостю.
— Парфен Лаврович, что же это вы себя утруждаете? — с почтением пожимая короткопалую руку Федулова, с легкой укоризной проговорил присяжный поверенный. — Я совсем было к вам собрался!
— Мимоходом, мимоходом, милейший, — обнажая в улыбке крепкие желтоватые зубы, ответил тот. — Какие уж утруждения? Дай, думаю, заскочу, авось Ромуальд Иннокентич составил договор.
Озиридов тоже разулыбался:
— Ох, и пришлось же повозиться! Хотелось каждый параграф половчее построить, все предусмотреть. Буквально минуту назад закончил.
Лицо присяжного поверенного было так искренно, что никому бы и в голову не пришло подумать, составлен еще два дня назад и по типовым образцам.
Федулов дружески приобнял Озиридова за плечи, похлопал по спине:
— Вот и славно.
Ромуальд Иннокентьевич, спохватившись, обернулся к вошедшей в кабинет домоуправительнице:
— Самоварчик нам! Самоварчик!
Клавочка послушно кивнула и отправилась на кухню. Федулов проводил ее долгим взглядом.
— А мы пока чего-нибудь покрепче, — потирая ладони, заговорщически наклонился к купцу Озиридов.
— Избави бог! Пожалейте старика! — замахал тот руками. — Совсем хиреть стал. Как употреблю, месяц на нее проклятую смотреть не могу. А во вторник мы так с Козловым в его винных погребах, извиняюсь, нахрюкались, на утро себя в зеркале не узнал. Думаю, что за образина такая? Гы-гы-гы!.. Так что увольте!
В столовой они немного поговорили о том о сем, дождались, когда Клавочка принесет самовар, уселись и принялись пить чай.
За чаем Ромуальд Иннокентьевич обратил внимание, что всякий раз, когда Клавочка подходила к столу, чтобы подлить гостю свежей заварки или добавить в розетку варенья, тот замирал и не без удовольствия косил глазом на мелькающие возле него пухлые локотки. И Озиридову внезапно пришла в голову забавная мысль. Нет, конечно, она и раньше крутилась в мозгу, но так ясно и отчетливо оформилась только сейчас.
— Парфен Лаврович, мне неловко просить, — как бы тушуясь, обратился он к купцу. — У вас не найдется места для… молодой… порядочной… девушки?..
Федулов проследил за его устремленным на дверь, за которой скрылась Клавочка, взглядом; вопросительно крякнул.
— Видите ли, обстоятельства сложились таким образом, — продолжил присяжный поверенный, доверительно понизив голос, что я вынужден расстаться с моей домоуправительницей…
Широкое лицо Федулова приняло лукавое выражение. Немного помедлив, он посмотрел с прищуром прямо в глаза присяжного поверенного:
— С хорошими домоуправительницами не расстаются. Али проворовалась?
Озиридов возмущенно замахал руками:
— Что вы! Что вы! Обижаете, Парфен Лаврович! Неужели бы я посмел в этом случае рекомендовать?..
Федулов сгреб в кулак курчавую бороду, раздумывая, выпятил губы.
— Тогда, извиняюсь, не уразумею.
Конфузливая улыбка скользнула по лицу присяжного поверенного. Словно испытывая чувство вины, он приложил руку к груди:
— Сердцу не прикажешь…
— Даже так? — хмыкнул купец и, погрозив толстым пальцем, добавил: — И хороша замена?
Озиридова покоробил излишне фривольный тон, каким это было сказано, он даже удивился, что подобное могло его задеть. Однако выдавать истинные чувства было не в его правилах. Он деланно улыбнулся:
— Весьма недурна.
— Тады по рукам! — хохотнул Федулов.
Озиридов подошел к двери и позвал:
— Клавочка!
Девушка появилась быстро. Выжидательно улыбнулась.
Взглянув на обозначившиеся на ее пухлых щеках ямочки, Федулов ощутил, как по телу разливается бодрящая теплота.
— Клавочка, — стараясь не смотреть девушке в глаза, суховато проговорил Озиридов, уже самой этой интонацией проводя черту, за которой оставалось все, что еще вчера они считали общим.
— Еще чаю? — робко спросила Клавочка, вдруг почуявшая что-то неладное.
Озиридов огладил бородку, помолчал, потом с деланным оживлением заметил:
— Да вот, Клавочка, любезный Парфен Лаврович согласился выручить нас с тобой… Я не говорил, но так получилось, что в настоящий момент я попал в несколько затруднительное финансовое положение… Это означает, к сожалению, что держать прислугу я теперь не смогу…
Клавочка побледнела.
— Но любезный Парфен Лаврович наш друг, — добавил Озиридов. — Он согласен взять тебя на службу, Клавочка.
— Конешно, конешно, — подтвердил Федулов, дивясь ловкости Озиридова.
Глаза
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
