class="v">О, Господи! Все женщины мечтают,
Чтоб их любили так, как ты меня, —
Неотвратимо, с яростной тоскою,
С желаньем мстить, как первому врагу.
…Должно быть, я любви такой не стою,
Коль броситься ей в ноги не могу.
Ну а когда в голову лезли всякие неприятные мысли, Саша шла помогать в магазин.
Она познакомилась с хозяйкой местного магазинчика Люсей. Женщина работала одна, да по мере сил ей помогали её дети школьники, и Алекс сначала взялась подсобить с разборкой товара, а потом втянулась и приходила всё чаще и чаще: то устраивала презентации нового производителя колбасы, то сыров местного изготовления, то наливок, что делала сама хозяйка.
— Надо же, у моего отца собственная винокурня, а я понятия не имела, что это так сложно, — ходила Саша вокруг самогонного аппарата, что кипел, гудел, урчал, мерцал датчиками температуры и блестел медью ректификационной колонны.
— Хочешь жить, умей вертеться, — смеялась Люся, тягая тридцатилитровые баки. — Всем этим увлекался мой муж, ставил так, в удовольствие, для себя. Бочки заказывал обожжённые, разной прожарки, погреб построил. А когда погиб, — она тяжело вздохнула, — в память о нём я не раздала это всё, не бросила, и пошло-поехало. Сахар, рис, мука — всё попробовала.
Саша половину из того, что она рассказывала, не понимала. Но чтобы заглушить дурные мысли — погрузиться в сложности виноделия было самое то.
А мысли лезли в голову самые разные.
Чем больше времени проходило с их последней встречи с Давидом, тем сильнее Алекс злилась. На него, на ту рыжеволосую девицу, с которой ей «повезло» встретиться. Тогда её поразило, что Давид смутился, поэтому, наверное, разозлился, когда увидел незваную гостью. Но сейчас поняла: он разозлился, потому что не хотел, чтобы Алекс её видела. Что-то было, связанное с той женщиной, чего Саша не должна была знать. Может, не зря она показалась ей знакомой? Вот только где она могла её видеть, Алекс так и не вспомнила.
Но куда больше, чем на Давида, Саша злилась на себя. За то, что всё пыталась кому-то что-то доказать, вопреки тому, к чему лежала её душа. Назло брату получила специальность, которая была ей не нужна. Желая завоевать расположение отца, пыталась быть полезной в банке. Да что банк — пошла торговать своим телом, желая помочь этим двоим, которым всегда была словно кость в горле. Нежеланная дочь. Ненужная сестра. Лишний рот. Обуза.
Ни один из них за месяц так и не позвонил, не узнал, как она там. Не поинтересовался, жива ли.
Да и чёрт с ними!
Куда больше, чем отец с братом, её беспокоило, что грудь болела, живот тянуло, а месячные так и не начались.
Она никогда не вела календарь, откровенно забывая, когда у неё была последняя менструация. Да и зачем? Постоянного партнёра у неё не было, половой жизнью, как говорила гинеколог, она не жила. Кроме одного раза… Но взрослый опытный мужчина наверняка знал о контрацепции больше, чем она. И не мог себе позволить не предохраняться, правда? Иначе при своём образе жизни с женщинами «на один раз» не вылезал бы от венеролога. И внебрачных детей у Давида Гросса было бы полно. И от девиц, желающих забеременеть от красивого богатого мужика, не было бы отбоя.
— А что, если? — сказала она себе под нос, закрывая большой холодильник с прозрачной дверью в торговом зале.
Алекс выкладывала на полки свежий товар, когда вдруг подумала: а что, если эта рыжая — мать его ребёнка? Поэтому он её от всех и прячет, чтобы никто не знал. Поэтому и разозлился, что Саша её увидела.
Не отпускала мысль, что она уже где-то видела эту женщину. Может, в сети, с Давидом?
Саша подумала, что надо бы пересмотреть его старые фото, но потом в магазин зашла группа туристов, что с удовольствием приезжали отдыхать в эти края, она отвлеклась.
А потом ей стало не до старых фотографий — впору делать новые.
В окна магазина, что выходили на небольшую площадь, Алекс увидела машину Давида Гросса.
Глава 27
Давид припарковал машину недалеко от магазина.
Снял солнцезащитные очки. Потёр переносицу.
Его худшие опасения оправдались: хитрый старый лис Эдуард Квятковский спрятал дочь.
Алекс уволилась из банка и уехала в неизвестном направлении, видимо, в надежде, что Давид её не найдёт. А не найдёт, потому что не будет искать, ему и в голову это не придёт. Но ему пришло: Давид ждал чего-то подобного, а потому был начеку.
Первый снег, яркий, пронзительный слепил глаза: на небольшой площади в центре городка его уже исчертили колёса машин как чистый лист. Белоснежный, как платье невесты, снег создавал ощущение праздника, хотя на душе у Давида скребли кошки.
Всё это время Давид ждал, что Алекс Квятковская ему позвонит.
Он оставил ей визитку, он дал понять, что будет ждать её звонка, если что. Но вместо этого она исчезла из города. И вела жизнь пенсионерки, поселившись в прабабкином доме: читала, гуляла, наверное, варила борщи, спала. Вечерами перед телевизором вязала крючком — он бы не удивился.
Да, работала продавцом в магазине — чего Давид совершенно не мог понять. Избалованная девчонка, дочь банкира, внучка дипломата, правнучка члена Политбюро, родившаяся с золотой ложкой во рту — продавщица в захолустном сельпо.
Или этот мир сошёл с ума, или тихо сходил с ума Давид.
Увидев прабабкин дом, добротный, двухэтажный, с белыми разводами высола на кирпичных стенах, похожий на дореволюционный особняк, Давиду показалось, он провалился в прошлое, начало двадцатого века, когда, скорее всего, и родилась прабабка Александры Квятковской.
Проблема в том, что частной собственности, как и этого дачного посёлка, отстроенного для советской элиты: аппарата ЦК, генсеков и вождей, ставшего в наше время уютным городком, привлекательным для отдыха и туризма, тогда в помине не было.
Но прабабка как-то умудрилась передать его в наследство правнучке. Дом стоял. И жизнь в городке кипела.
Добросердечная соседка Алекс, что, наверное, застала в живых её прабабку, сказала: «А Сашенька сегодня работает в магазине». И объяснила, как его найти.
Что Александра Квятковская в грязном переднике стоит за прилавком, принимает мятые купюры из трясущихся рук местных алкашей, небрежно шарахает о прилавок бутылками дешёвой водки и пачками сигарет с картинками разложившейся печени, не укладывалось у Давида в голове. Но иначе местный магазин он себе и не представлял: только отделанный убогим сайдингом, с заплёванной урной у крыльца и
