В предгорьях на западе садилось солнце. На востоке море окрасилось в чернильно-синий цвет. На севере виднелось несколько рыбацких лодок, возвращавшихся в бухту. Было свежо, вечерний бриз сдувал и уносил стойкий запах пепла.
Пепел лежал волнами вокруг фундамента. Крыша вроде бы выдержала его вес. Жилище Турка уцелело. Но вот еды у него оставалось кот наплакал. Он и забыл, что дома почти ничего нет. Надо было либо ехать за продуктами, либо довольствоваться консервированной фасолью. На ужин в кафе денег у него все равно не было.
«Прощай мой самолет», — думал он. Хотя рано горевать — ему просто запретили летать, а самолет пока никто не отнимал. Но на счету у Турка не было суммы, которая могла бы успокоить Эранджи. С тех пор как он вышел от Майка, у него все время вертелась в голове эта короткая мантра: «Прощай, мой самолет…»
Ему хотелось поговорить с Лизой. Но не хотелось взваливать на нее свои проблемы. Он был далек от мысли, что завоевал доверие Лизы раз и навсегда. Она стала для него нежданным подарком судьбы, а судьбе Турк не очень доверял. Слишком часто она его обманывала.
Кукурузные хлопья, кофе, пиво…
Он попытался позвонить Томасу. Может, у него не слишком хорошо получилось объяснить, чего он от него хочет? Единственное, чем он мог помочь Лизе, это узнать, почему ее отец стал Четвертым (а Турк полагал, что именно так и случилось). И единственным, кто мог помочь узнать это — или хотя бы что-то прояснить, — был Томас. И еще ибу Диана, медсестра-Четвертая из деревни минангкабау на севере — если повезет, и ему удастся устроить встречу с ней.
Но Томас не отвечал. Сигнала голосовой почты тоже не было. Турку это показалось очень странным: Томас всегда носил с собой трубку. Телефон был, наверное, самым ценным его достоянием.
Турк сидел в нерешительности и думал, чем бы заняться дальше. Подсчитать, что ли, все, что осталось на карточках? Вдруг все-таки получится договориться с Майком? Или поехать снова в город и, может, навестить Лизу, если он ей еще не надоел, — заодно и проведать Томаса по дороге? Хотя лучше было бы, конечно, остаться дома, и заняться чем-нибудь полезным.
Да только никаких важных дел дома у него не нашлось.
Он погасил свет и вышел из дому.
* * *
Лиза возвращалась из консульства, чувствуя себя словно ошпаренной. Да, ошпаренной — самое точное слово. Обдали кипятком, сунули в кастрюлю и обожгли до волдырей. Она бесцельно колесила по улицам больше часа, пока датчик машины не отреагировал на закат и не включил фары. Небо окрасилось алым цветом. Долгий экваторианский закат казался еще более живописным из-за фильтра пыли, все еще висевшей в воздухе. Лиза проехала через арабский квартал, мимо базаров и кофеен под пестрыми навесами, украшенными разноцветными гирляндами. Город был наводнен людьми, которые словно стремились наверстать время, потерянное за дни, когда сыпался пепел. Отсюда она отправилась в дорогой район в предгорьях, где богачи из Пекина, Токио, Лондона и Нью-Йорка строили себе палаццо в средиземноморском стиле, окрашенные в пастельные тона. Она не сразу сообразила, что едет по улице, на которой жила в детстве — те четыре года, что она провела с родителями в Экватории.
Вот и дом, в котором они жили. Проезжая мимо него, она притормозила. Дом был меньше, чем ей казалось по воспоминаниям, и куда меньше других особняков на этой улице. Он выглядел, как простое пальто на вешалке среди норковых шуб. Лизе страшно было и представить, сколько бы теперь стоило снять такой дом. Веранда, выкрашенная в белый цвет, тонула в сумерках, на ней видна была чужая мебель.
Когда они переехали сюда из Калифорнии, мать сказала: «Мы какое-то время здесь поживем, но недолго». Лиза никогда не говорила об этом доме «мой», даже в разговорах с друзьями из американской школы она предпочитала излюбленную формулировку матери: «там, где мы сейчас живем». В тринадцать лет Лизу немного пугали чужие края, которые она представляла себе только по фильмам и передачам, — а Порт-Магеллан был воплощением всех таких краев, смешавшихся в одном огромном котле. Она тосковала по Калифорнии и страстно мечтала о возвращении гуда. Во всяком случае, поначалу.
Чего ей хотелось теперь?..
Правды и памяти. Без памяти о прошлом не может быть правды.
Крыша была темной от пепла. Лизе невольно вспомнилось, как они с отцом сидели здесь по ночам на веранде. Вели б можно было опять оказаться с ним здесь! Поговорить — не о Брайане, конечно, не о ее неприятностях, а о пепле и о тех, кого Роберт Адамс называл (неизменно улыбаясь при этом) Сущностями Очень Больших Размеров. Обо всем, что за пределами будничного мира.
Когда она наконец вернулась домой, уже стемнело. Квартира была в беспорядке — немытая посуда в раковине, неубранная постель, все еще хранящая запах Турка. Лиза налила себе бокал красного вина и попыталась обдумать то, что говорил Брайан. Что это за «серьезные» люди, которые так заинтересовались этой женщиной, из-за которой (или с помощью которой), быть может, и исчез ее отец? Прав ли Брайан, считая, что ей лучше уехать домой? Можно ли извлечь еще хоть что-то существенное из руин, оставленных Робертом Адамсом?
Или, может, она сейчас ближе чем когда-либо к чему-то самому важному — потому ее и преследуют?..
* * *
По дороге Турк еще дважды звонил Томасу и оставлял ему сообщения. Томас не отзывался, и Турку стало совсем не по себе. Со стариком явно случилось что-то неладное. Может, конечно, он засел в каком-нибудь кабаке. Томас не изменил старым привычкам и все еще попивал, хотя никогда не надирался до такой степени, как раньше. Но на телефонные звонки он отвечал в любом состоянии. Петляя по заваленным пеплом улочкам Нью-Дели, Турк направлялся к дому старика. Его охватывали самые недобрые предчувствия. Томас был Четвертым, и со здоровьем у него все было в порядке. Но и Четвертые не бессмертны. Они тоже стареют и умирают. Он мог опять заболеть чем-нибудь. Или попасть в какую-нибудь переделку. Такое в Нью-Дели случалось чуть не каждый день. В округе орудовала пара банд филиппинцев, действовала сеть наркопритонов, все время что-нибудь да приключалось.
Турк оставил машину возле гремящей и орущей забегаловки, на углу плохо освещенного переулка, где жил Томас. Только-только стемнело. Кругом кипела жизнь, за каждой второй дверью завывала музыка. Но в фургоне у Томаса было темно, свет не горел. Может, старик спит? Дверь была почему-то приоткрыта.
Турк постучал в нее на всякий случай, хотя был уже уверен, что это бесполезно. Из дома не доносилось никаких звуков. Нашарив в кармане налобный фонарик, он включил его и посветил мигающим светом внутрь. В комнате царил разгром. Столик возле кресла, в котором обычно сидел Томас, валялся вверх ногами, на полу виднелись осколки лампы. В воздухе висел еще запах застарелого пота. Турк посветил на кровать, но она оказалась пуста.
Подумав секунду, он вышел и решительно постучал в соседний фургончик. Ему открыла тучная женщина в серой сорочке. Недавно овдовевшая миссис Гуди время от времени составляла старику компанию по выпивке. Томас как-то познакомил ее с Турком.
