Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 151
— Гордость, — сказал Воин-Пророк, мгновенно заставив всех стихнуть, как столяр смахивает стружку с верстака. — Гордость — это слабость… Для большинства это лихорадка, зараза, распаляемая чужой славой. Но для людей вроде тебя, Икурей Конфас, это изъян, полученный во чреве матери. Всю жизнь ты не понимал, что движет людьми вокруг тебя. Почему отец продает себя в рабство, вместо того чтобы удушить своего ребенка? Почему юноша вступает в Орден Бивня, меняя роскошь на келью, власть — на служение святому шрайе? Почему столько людей предпочитают отдавать, когда так легко брать? Но ты задаешь эти вопросы, потому что ничего не знаешь о силе. Ибо что есть сила, как не решимость отказаться от своих желаний и пожертвовать собой во имя братьев? Ты, Икурей Конфас, знаешь только слабость, и, поскольку у тебя нет решимости признать эту слабость, ты называешь ее силой. Ты предаешь своих братьев. Ты ублажаешь свое сердце лестью. Ты даже меньше, чем человек, но ты говоришь себе: «Я бог».
Экзальт-генерал в ответ выдавил шепотом «нет», и его шепот раздался по залу, отразился эхом от каждой стены.
Стыд. Найюр думал, что его ненависть к дунианину безмерна, что ничто не может затмить ее, но этот стыд, заполнявший все помещение совета, это унижение, от которого подступала тошнота, вытеснили его злость. Какое-то мгновение он видел не дунианина, а Воина-Пророка и испытал благоговение, на миг оказавшись внутри лжи этого человека.
— Твои полки, — продолжал Келлхус, — сдадут оружие. Ты перенесешь лагерь в Джокту и будешь ждать возвращения в Нансур. Больше ты не Человек Бивня, Икурей Конфас. Да ты никогда им и не был.
Экзальт-генерал ошеломленно моргал, словно его оскорбили именно эти слова, а не те, что были сказаны прежде. Найюр понял, что дунианин прав и Конфас действительно страдал от уязвленной гордости.
— С чего бы? — спросил экзальт-генерал прежним тоном. — Почему я должен повиноваться твоим приказам?
Келлхус встал и подошел к нему.
— Потому что я знаю, — сказал он, спускаясь с возвышения. Даже вдали от огня жаровен его чудесный вид не изменился. Весь свет сосредоточился в нем. — Я знаю, что император заключил сделку с язычниками. Я знаю, что вы хотите предать Священное воинство до того, как Шайме будет отбит.
Конфас сжался перед ним, попятился назад, но был схвачен верными. Найюр узнал нескольких из них: Гайдекки, Туторса, Семпер — их глаза сияли сильнее, чем от обычной ярости. Они казались тысячелетними старцами, древними как сама неизбежность.
— А если ты не подчинишься, — продолжал Келлхус, нависая над ним, — я прикажу тебя высечь и повесить на воротах. — Он так выговорил слово «высечь», что образ ободранного тела словно повис в воздухе.
Конфас смотрел на него в жалком ужасе. Его нижняя губа дрожала, лицо исказилось в беззвучном всхлипе, застыло, снова исказилось. Найюр схватился за грудь. Почему так колотится сердце?
— Отпустите его, — прошептал Воин-Пророк, и экзальт-генерал бросился бежать, закрывая лицо, отмахиваясь, словно в него летели камни.
И снова Найюр смотрел извне на ухищрения дунианина.
Обвинения в предательстве, скорее всего, были выдумкой. Что получил бы император от своих вечных врагов? То, что произошло сейчас, придумано заранее, понял Найюр. Все. Каждое слово, каждый взгляд, каждое озарение преследовали некую цель… Но какую? Использовать Икурея Конфаса как пример для остальных? Убрать его? Почему бы тогда не перерезать ему глотку?
Нет. Из всех Великих Имен один Икурей Конфас, прославленный Лев Кийута, обладал достаточной силой характера, чтобы удержать верность своих людей. Келлхус не терпит соперников, но не рискнет ввергнуть Священное воинство в междоусобицу. Только это спасло жизнь экзальт-генерала.
Келлхус ушел, а Люди Бивня стояли или, растянувшись на скамьях, смеялись и переговаривались. И снова Найюр смотрел на них так, словно у него две пары глаз, глядящих с разных сторон. Айнрити считают себя перекованными, закаленными очищением. Но он видел лучше…
Сухой сезон не закончился. Может быть, он не закончится никогда.
Дунианин просто избавился от строптивца в своем стаде.
Проталкиваясь сквозь толпу, Пройас искал взглядом скюльвенда. Секунду назад Воин-Пророк удалился под громогласные приветствия. Теперь лорды Священного воинства громко болтали, обмениваясь возмущенными и насмешливыми замечаниями. Было о чем поговорить: раскрытие заговора Икуреев, изгнание нансурских полков из Священного воинства, унижение экзальт— генерала, уничтожение…
— Бьюсь об заклад, имперские подштанники требуют замены! — Из ближайшей кучки конрийских вельмож донесся голос Гайдекки.
По забитому народом вестибюлю покатился хохот. Он был безжалостным и искренним — хотя, как заметил Пройас, в нем звучал напряженный отзвук плохого предчувствия. Победительные взгляды, громкие выкрики, решительные жесты — все это знаки их недавнего обращения. Но было что-то еще. Пройас ощущал это каждым своим нервом.
Страх.
Возможно, этого следовало ожидать. Как говорил Айенсис, душой человека управляет привычка. Пока прошлое имеет власть над будущим, на привычки можно полагаться. Но прошлое было отброшено, и Люди Бивня оказались опутаны суждениями и предположениями, которым более не могли доверять. Метафора вывернулась наизнанку: чтобы переродиться, надо убить себя прежнего.
Это небольшая, смехотворно малая плата за то, что они обретали.
Не найдя скюльвенда, Пройас стал всматриваться в лица собравшихся, отделяя тех, кто проклинал Келлхуса, от тех, кто согласен с ним. Многие, как Ингиабан, готовы были разрыдаться от искреннего раскаяния, широко открыв глаза и горестно поджав губы. Но в голосах других, вроде Атьеаури, звучала легкая бравада оправданных. Пройас завидовал им и заставлял себя опускать глаза. Никогда еще он не испытывал столь сильного желания уничтожить все, что он сделал. Даже с Ахкеймионом…
О чем он думал? Как он мог — он, методично перековывавший собственное сердце, придавая ему форму благочестия, — подойти так близко к мысли об убийстве самого Гласа Господнего?
От стыда у него кружилась голова и тошнота подступала к горлу.
Греховное сознание, как бы оно ни опьяняло в глубине своей, не имело ничего общего с истиной. Это жестокий урок, и еще страшнее он становился из-за своей поразительной очевидности. Несмотря на увещевания королей и полководцев, вера в смерть была дешевкой. В конце концов, фаним бросались на копья не менее яростно, чем их враги айнрити. Кто-то должен был обманываться. Как же можно убедиться в том, что некто — не то, что он есть? Если помнить о бренности рода человеческого, о долгой цепи обманов, которую люди зовут историей, не абсурдно ли говорить о чьих-то заблуждениях, претендуя на посвященность в некий абсолют?
Такая самоуверенность — почва для осуждения… и убийства.
За всю свою жизнь Пройас никогда не плакал так, как рыдал у ног Воина-Пророка. Ибо он, осуждавший алчность во всех ее проявлениях, оказался самым алчным из всех. Он жаждал истины, и, поскольку она ускользала от него, он обратился к своим собственным убеждениям. А как же иначе, если они давали ему роскошь судить?
Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 151