допустить мысль, что она может быть виновна. Насколько я мог судить, она была грозной, устрашающей женщиной, способной съесть собственного детеныша, но вы могли бы добавить это мнение к списку вещей, которые я никогда не скажу своей матери.
— Да, да, конечно, она невиновна, но подумай, какой ущерб это наносит ее безупречной репутации. Это порочит ее доброе имя. Она никогда не сможет баллотироваться в Президенты, если ситуация продолжит обостряться.
Я взял себе на заметку рассказать Ирис об этом последнем скандале, когда она появится снова. Она принципиально ненавидела политиков, и я знал, что получу удовольствие от ее реакции на вице-президента, имеющего прямые связи с мафией.
— Я знаю, что ты не любишь быть сентиментальным…
Я? Она думала, что это я не люблю сентиментальности? Для меня это было новостью. Ну, это то же самое, как называть горшок испачканным чайником.
— …но, не знаю, думаю, все это из-за мыслей о том, через что пришлось пройти бедной, дорогой Диане со своими внуками. Я просто хотела сказать тебе, что люблю тебя. И, ну, ты должен знать, что я очень горжусь тобой.
Я сразу же почувствовал раскаяние за свои обычные язвительные мысли о ней. Я столько раз слышал ее высокопарные заявления, что было легко применить их таким образом, который обесчеловечивал ее, тогда как я должен был почувствовать чуть больше сочувствия к самому трудолюбивому человеку, которого я когда-либо встречал. Я не мог вспомнить, когда она в последний раз брала отпуск.
— Я тоже тебя люблю, мама, — хрипло сказал я. Слова казались безнадежно неестественными, даже если они были правдой.
Когда мы наконец повесили трубки, я обнаружил, что ищу в Интернете новости о внучке Дианы, Фрэнсис. Она была старше двух девочек, второй погибшей в результате трагического несчастного случая, и той, которую я действительно знал, хоть и недолго.
Она оказала на меня влияние, хотя я провел с ней совсем немного времени. Она была подростком, но уже гениальна, вундеркинд. Она была в восторге от встречи со мной в одном из тех редких отпусков, когда все наши семьи собирались вместе. Я вспомнил, как провел с ней памятный день, когда она брала у меня интервью для какого-то школьного проекта.
Когда я услышал о ее смерти, был потрясен. И разбит. Я не мог смириться с тем, насколько трагично было для такой яркой молодой девушки так рано уйти из жизни.
Я начал искать фотографии, потому что где-то глубоко внутри у меня появилось странное, безумное подозрение, от которого мне ужасно хотелось отряхнуться. Но в итоге я стал изучать статьи о несчастном случае, унесшем ее жизнь, потому что это никогда не приходило мне в голову.
Фрэнсис погибла в автокатастрофе в разгар бури, смывшей весь мост, как раз в тот момент, когда ее водитель пытался пересечь разлившуюся реку.
Два человека и автомобиль пропали без вести, но были найдены только тело водителя и автомобиль. Исходя из этого она была признана погибшей.
Я копнул глубже и нашел несколько репортажей у небольших СМИ, ничего существенного, о возможном покушении на убийство. Все было там — следы на месте, где был мост. Предполагали, что виновником была взрывчатка, хотя в полицейском отчете что-либо подобное категорически отрицалось.
Конечно, затем в отчете утверждалось, что в этом замешана полиция или, по крайней мере, ей заплатили.
Меня затошнило. Что случилось с этой бедной милой девочкой?
Мне нужно было отвлечься от этих безумных теорий заговора, они слишком меня накрутили, и поэтому я вернулся к своей главной цели, которая состояла в том, чтобы найти приличную фотографию Фрэнсис, хотя я не мог точно понять, зачем мне это было нужно.
По крайней мере, не по началу.
Когда я нашел фотографию ее молодого лица крупным планом, я пожалел об этом.
Какие-то странные воспоминания начали заполнять мой разум.
Как будто я заблокировал их со временем и из-за скорби.
Фрэнсис была красивой девушкой с прямыми черными волосами и в очках с толстыми стеклами, скрывавшими ее ясные умные глаза.
Внезапно мой разум наполнился шквалом странных, забытых воспоминаний.
Вдруг вспомнились зеленые глаза, хотя и не из фотографии.
Из памяти, а не только воспоминаний многолетней давности.
Я руками закрыл рот, тошнота поднялась, когда я вспомнил еще один важный факт. Я вспомнил какой-то туманный разговор, который у меня был с молодой Фрэнсис о ее перекрашенных в черный цвет волосах. Это был бунтарский поступок, поскольку вся ее семья была светловолосой от рождения и до смерти.
— Я ненавижу повторяться, — сказал хриплый голос с порога моего кабинета.
Я обернулся.
Скрестив руки на груди, там стоял Хит, и выглядел опасным и злым.
— Но я скажу еще раз. Если она тебе небезразлична, первое, что ты сделаешь, если это повторится, — свяжешься со мной.
— Ты внук вице-президента, — выдохнул я, и каждая грязная деталь встала на свои места. — Преступник.
Весь кислород покинул комнату, и воздух стал слишком разреженным, чтобы я мог вдохнуть.
Потому что он этого не отрицал. Моя сумасшедшая теория оказалась верной.
Он ухмыльнулся, все еще умудряясь казаться рассерженным.
— Все немного сложнее. Я был преступником, но меня завербовали как шпиона, а теперь я работаю с федералами из-за моего очень личного интереса к их текущему расследованию.
Внезапная и неожиданная ярость заставила мой голос дрожать.
— Как я мог тебе доверять, если ни один из вас мне ничего не сказал? Если бы ты потрудился сказать мне, что ты ее брат, я бы тебя послушал!
— Это было слишком рискованно. Она не хотела тебя впутывать. Больше всего на свете она хотела уберечь тебя. По сути, она была пленницей, а я не конченный ублюдок, и стараюсь дать ей как можно больше свободы.
— Ну, ты должен был больше беспокоиться о ее безопасности! — выпалил я.
Его ноздри раздулись.
— Не смей читать мне лекции о ее безопасности. Она никогда бы не стала рисковать собой, вылезая из своего укрытия, если бы не ты. Боже, ты знаешь, как давно она была влюблена в тебя? Годами. С детства. Все так запутано.
— Думаешь, я знал это? — я закричал, когда все это осознал, а Хит как раз попался под руку. — Я никогда не говорил ей ничего неуместного, я тогда никогда не допускал подобных мыслей.
— Я знаю, что это было одностороннее влечение, — согласился Хит. — Оно только делает все чуть менее ебанутым.
— Когда она подошла ко мне, я бы никогда не прикоснулся к ней, если бы хоть немного подозревал, кто она такая!
— Немного поздновато для этого, и
