в одиночестве к тому, чтобы в доме появился малыш, был адаптацией, но долгожданной. Он был хорошей компанией.
Я показал ему цветы, которые много лет назад посадил во всех возможных местах на участке.
— Ты знаешь имя своей мамы? — спросил его я.
— Мама?
Я улыбнулся и погладил его по голове.
— Это ее имя для тебя, но для меня ее имя — Ирис. Ты знаешь, как называются все эти цветы?
Кэмерон огляделся. Они были повсюду. Он покачал головой.
— Ирисы.
Его милая маленькая бровь нахмурилась.
— Ты хочешь сказать, что моя мама — цветок?
— Нет, но ее назвали в честь цветка, а это ее любимые. Думаешь, она обрадуется, когда увидит, сколько их у нас дома?
С широко раскрытыми глазами он кивнул.
Примерно через три недели после приезда Кэмерона я начал вглядываться вокруг в поисках ее. Я ничего не мог с собой поделать. Мысль о том, что она может появиться буквально в любой момент, поглотила меня.
Я ежедневно заказывал букеты ирисов, вазу за вазой, пока они не заняли все свободное место на столе в доме.
Кэмерон охотно помог мне найти подходящие места для них всех, почти так же стремясь снова увидеть свою мать, как и я.
Конечно же, она пришла ночью. Как всегда элемент неожиданности с моей Ирис.
Кэмерон спал несколькими дверями дальше по коридору. Я взял перерыв, чтобы поиграть с ним в догонялки, и мы работали над преображением этой комнаты для него. На данный момент я заполнил ее детской мебелью, покрасил в зеленый цвет и обклеил стены набором наклеек с изображением всех его любимых персонажей, от Томаса до Печеньки-монстра.
Я прочитал ему восемь рассказов, прежде чем он окончательно отключился. У меня были большие надежды, на моих руках был будущий автор. Все всегда начиналось с книг.
Я уже достаточно хорошо знал о его режиме сна, чтобы знать, что он будет спать до утра, и поэтому, когда дверь моей спальни медленно открылась посреди ночи, я ни на секунду не заподозрил, что это Кэмерон.
Звук закрывающейся и запирающейся двери, а затем тихое шуршание сбрасываемой одежды были еще одним доказательством.
Мое сердце начало биться сильнее. Я не знал наверняка, но всем сердцем надеялся, что это она.
За время, проведенное в разлуке, мне удалось смириться со многими вещами. То, что вы отчаянно скучаете по человеку, приводит к этому.
Я тяжело сглотнул и спросил:
— Ирис?
Я услышал, как она вздохнула, и по этому вздоху я понял, что был прав.
В ответ она забралась ко мне в постель.
Я обнял ее и просто держал очень долго, не нужно было слов.
Конечно, это не длилось вечно. Я проснулся, и ко мне прижалось обнаженное тело, которого я жаждал годами.
Я стал благоговейно прикасаться к ней, вспоминая каждый пышный изгиб своими руками.
Она дрожала под моим нежным прикосновением, которое быстро превращалось из благоговейного в плотское, голодное.
Я пытался продвигаться медленно, но она сорвалась первой, передвинувшись, чтобы оседлать меня. Она приняла меня внутрь себя, и это был тот самый рай, который я так хорошо помнил.
Мы брали друг друга в темноте, заново исследуя, словно впервые.
Я проснулся утром и потянулся к ней.
Теплый солнечный свет просочился сквозь частично опущенные шторы, и мои пальцы наткнулись на теплую обнаженную плоть.
Я был в секунде от того, чтобы взобраться на нее, когда услышал лязг ручки в моей запертой двери, которую крутили взад-вперед, а затем удары маленьких кулачков по двери.
Любимые зеленые глаза встретились с моими, все еще моргая ото сна.
— Черт, — пробормотал я.
Я действительно должен был провести с ней еще хотя бы пять минут наедине, но я быстро с этим справился.
У Ирис немного затуманились глаза, когда она увидела первую вазу с цветами, а к шестой она уже покачнулась на ногах.
К тому времени мы даже не успели спуститься вниз.
Я прижал ее спиной к себе, целуя в висок, в щеку, в ухо, в челюсть.
— Каждый божий день, который я ждал тебя, — тихо сказала я ей, — и скучал по тебе, я сожалел, что мне так и не удалось купить тебе цветы. Я планирую компенсировать это каждый день до конца наших жизней.
Она заплакала, и Кэмерон бросился обнимать ее за ноги, спрашивая, почему она грустит.
— Нет, милый горошек, — сказала она ему, погладив его по голове. — Иногда взрослые плачут, когда они очень счастливы, когда получают что-то действительно приятное, чего они никак не ожидали.
Мы спустились на кухню.
Ирис начала доставать ингредиенты для французских тостов.
— Правда, Ирис, это уместно, перед мальчиком? — дразнил я.
Она хихикнула, и мне это понравилось.
Это было после завтрака, Кэмерон рисовал за столом, а я загнал Ирис в угол в гостиной, а затем посадил ее к себе на колени и взял ее за руки.
Она растаяла рядом со мной, но ее глаза были серьезными.
— По шкале от одного до десяти, насколько ты злишься на меня?
Ничего не изменилось. Я не мог долго сдерживать свой гнев на нее, даже не мог вызвать его, даже если бы попытался, и во мне говорило не только желание. По большей части это было оно, а остальное — чистое, чистейшее облегчение.
Я пытался ей это объяснить, но она мне не поверила, поэтому я сказал ей, что она может загладить свою вину с помощью большого количества непристойного секса.
— Я думаю, нам может понадобиться няня, — прошептала она в ответ. — У меня было два года сексуальной неудовлетворенности, которые я планирую выместить на тебе, гораздо больше, чем я могу отложить на ночь.
Это звучало как лучшее, что я когда-либо слышал в своей жизни.
Мы поженились в придорожной часовне ровно через двадцать минут после того, как получили свидетельство о браке, потому что были в необъяснимой спешке, а Ирис утверждала, что всегда хотела безвкусной, быстрой свадьбы в Вегасе.
Кэмерон, сидевший на заднем сиденье, получил от этого настоящее удовольствие.
Это было идеально. Я бы ничего не изменил.
Ирис и Кэмерон вернулись домой, и они принесли с собой мой дом.
Конец
